|
| |
Михаил НАРИНСКИЙ
Михаил Горбачев и объединение Германии
Вспоминая 1989—1990 гг., следует
признать, что выдвинувшаяся тотгда на первый
план международной политики проблема
объединения Германии была неожиданной как для
советских руководителей, так и для лидеров
других великих держав.
При этом связи между СССР и ФРГ в начальный
период перестройки оставляли желать лучшего.
Правда, в период паузы в отношениях с
американской администрацией Дж. Буша в июне 1989 г.
М.C.Горбачев предпринял попытку превратить Бонн в
привилегированного партнера Москвы.
В совместном заявлении, подписанном по итогам
этого визита, определялись “контуры новой
Европы” и роль обеих стран в ее
“строительстве”; в частности,
предусматривалось многоплановое сотрудничество
двух государств на основе доверия, равноправия и
взаимной выгоды.
Решение германской проблемы было осложнено
социально-политическим кризисом в ГДР. Приехав в
начале октября 1989 г. в Берлин на празднование
40-летия Германской Демократической Республики,
Горбачев в одном из своих выступлений заметил:
“Того, кто опаздывает, наказывает жизнь”.
Намек был слишком прозрачен: руководство ГДР
явно не справлялось с экономическими
трудностями в отсутствие реальных политических
свобод — одним словом, проигрывало
“соревнование” с ФРГ.
“Именно тем летом 1989 г. жизненный нерв ГДР то ли
лопнул, то ли был перерезан, — писал по этому
поводу советский дипломат Ю.А.Квицинский. — Во
всяком случае в Бонне после визита [Горбачева в
ФРГ] был сделан вывод о возможности увеличить
давление на режим Э.Хонеккера, открыто
демонстрировавший неприятие курса М.С.Горбачева
на перестройку и внутренние реформы”.
Когда правительство Венгрии летом 1989 г. решило
открыть границу на Запад, тысячи восточных
немцев транзитом устремились в ФРГ. 18 октября
Хонеккер был вынужден уйти в отставку. Его
преемники оказались не в состоянии
контролировать положение.
В начале ноября граждане ГДР стали настойчиво
добиваться свободного допуска в Западный Берлин
и в ФРГ.
Советский посол в Берлине В.И.Кочемасов
докладывал: “руководство ГДР хотело бы
посоветоваться относительно возможности
введения послаблений в режиме на границе с
Западным Берлином”. Первый заместитель министра
иностранных дел А.Г.Ковалев в ответ на это
обращение дал послу (по телефону) следующее
указание: “Определение режима границы является
внутренним делом ГДР”.
Посол не удовольствовался устным ответом и
запросил письменных инструкций. В ответ
поступила телеграмма, подтвердившая прежнюю
формулу.
“Открытие” Берлинской стены, а затем и ее
разрушение усугубило и без того нестабильную
ситуацию в ГДР.
Тогдашний секретарь ЦК КПСС В.А.Медведев,
отвечавший за связи с социалистическими
странами, утверждал, что советские лидеры были в
курсе того, что в ГДР зреет взрыв. Полагая
необходимой там смену руководства, они были
уверены, что этим дело не ограничится.
В отличие от В.А.Медведева М.С.Горбачев даже в
ноябре 1989 г. не считал, что вопрос объединения
Германии назрел. В беседе с премьер-министром
Канады Б.Малруни (21 ноября) он подчеркнул: “Это не
актуальный вопрос... Сегодня реальностью
являются два государства, входящие в ООН и в
существующие военно-политические структуры”. В
беседе с Джулио Андреотти (30 ноября) он, говоря о
предстоящей встрече с президентом США Дж. Бушем
(на рейде Мальты), вновь повторил: воссоединение
ФРГ и ГДР — не актуальный вопрос.
В итоге к концу 1989 г. советское руководство во
главе с Горбачевым не имело четкого плана
действий. Отечественный историк В.И.Дашичев
констатировал, что, когда потребовалось ее
практическое решение, то “ни Горбачев, ни
правящая элита ... не были готовы к такому
повороту дел ни психологически, ни
концептуально” (Дашичев В. Единая Германия в
единой Европе //Свободная мысль. 1999. № 7. С. 119).
Ситуацию максимально использовал канцлер ФРГ
Гельмут Коль. 28 ноября 1989 г. он выступил в
бундестаге с “десятью пунктами объединения
Германии”.
Этот план содержал три ключевые идеи: заключение
союзного договора между ФРГ и создание
конфедеративных структур — затем образование
федерации — и постепенное, поэтапное
объединение Германии.
Наверное, в сложившейся ситуации это был
наилучший выход. Тем не менее десять пунктов Коля
вызвали негативную реакцию советского
руководства. В беседе с министром иностранных
дел ФРГ Г.-Д.Геншером 5 декабря 1989 г. возмущенный
Горбачев заявил: “Эти ультимативные требования
выдвинуты в отношении самостоятельного и
суверенного немецкого государства”, и “хотя
речь идет о ГДР, но сказанное канцлером касается
нас всех... Заявление канцлера — это политический
промах.
Мы не можем оставить его без внимания. Мы не
намерены играть в дипломатию. Если вы хотите
сотрудничать с нами, — мы готовы. Если же нет, —
будем делать политические выводы. Прошу
отнестись к сказанному со всей серьезностью”.
Однако никаких реальных мер принято не было. На
заданный 6 декабря президентом Франции
Ф.Миттераном вопрос “Что конкретно вы
собираетесь делать?”, Горбачев ответил: “Прежде
всего продолжать линию мирных перемен. Пусть
каждая страна сама определяет их направленность.
Мы убеждены, что нельзя допускать внешнего
вмешательства, искажать волю народов...
Я полностью разделяю Ваше мнение о том, что
германский вопрос должен рассматриваться в
контексте общеевропейского процесса, найти в нем
свое решение. Это будет гарантировать Европу от
всяких катаклизмов, от нестабильности. Именно
так можно найти более правильное решение...
Искусственное подталкивание процесса
воссоединения должно быть исключено”.
Заметим, что это весьма уклончивый ответ...
Между тем социально-политический кризис в ГДР
всё более углублялся. Тогдашний глава
правительства ГДР X.Модров признал, что
“объединение Германии стало неизбежным”.
Сдержанно-неодобрительно к скорому объединению
Германии относился Париж, опасаясь
возникновения слишком влиятельного соперника на
Европейском субконтиненте.
Впрочем, и руководство Великобритании во главе с
М.Тэтчер также весьма настороженно воспринимало
перспективу быстрого воссоединения. “Всё дело
состояло в том, — отмечает посол В.П.Терехов, —
что и Великобритания, и Франция, конечно, не
обладали достаточным влиянием для того, чтобы
сдержать процесс воссоединения Германии,
который форсировался не только немцами, но и
Соединенными Штатами... Ломать всю структуру
западных союзнических отношений ни Париж, ни
Лондон не могли”.
И только США довольно энергично выступали за
объединение Германии, воспринимая германскую
проблему через призму холодной войны.
Объединение Германии на условиях Запада
означало бы заметное ослабление позиций СССР в
Европе, подрыв Организации Варшавского договора.
При этом для американских руководителей было
важно, чтобы сам процесс объединения Германии не
превратился в диалог между СССР и ФРГ, а новая
объединенная Германия осталась бы членом НАТО и
американским союзником в Европе.
В такой обстановке Горбачев 26 января 1990 г.
собрал “узкое” совещание по германскому
вопросу. В ходе обсуждения была выдвинута идея
“шестерки”, т.е. формирования специального
переговорного механизма держав-победительниц —
CCСP, США, Великобритании, Франции — плюс двух
германских государств (ФРГ и ГДР) для обсуждения
международных аспектов объединения Германии.
На совещании было решено, во-первых,
ориентироваться в основном на канцлера Г.Коля,
во-вторых, реализовать идею “шестерки”,
в-третьих, поддерживать тесные контакты с
Лондоном и Парижем и, в-четвертых, готовить вывод
советских войск из ГДР.
М.С.Горбачев подчеркивает: “Вопрос —
соглашаться или не соглашаться на объединение —
не возникал. Никому из участников совещания это
не пришло в голову. Главная забота была —
сохранить процесс в мирном русле и обеспечить
интересы свои и всех, кто будет им затронут”.
Позиция советского руководства определялась
тремя основными соображениями: нежеланием и
невозможностью применить военную силу, чтобы
воспрепятствовать объединению Германии
(оппоненты политики Горбачева-Шеварднадзе —
предлагали использовать Группу советских войск
в Германии как инструмент политического
давления на руководителей двух германских
государств); опасением, что ситуация может выйти
из-под контроля, а значит, не исключена
вероятность большого вооруженного конфликта в
Европе.
В связи с этим бывший первый заместитель
министра иностранных дел А.Г.Ковалев вспоминал:
“Мы были готовы к тому (не всё советское
руководство, но основные действующие лица,
по-моему, трезво оценивали обстановку), что это
неизбежное объединение и что, если не открыть
клапаны, то ... ГДР взорвется, и что будет дальше
-неизвестно. Потому что могло в Польше
взорваться, могла Венгрия взорваться...
По-момему, можно сделать такой вывод, может быть,
он немного рискованный, но я бы отважился на него:
что в 1989-1990 гг. нависла угроза большой войны”.
По существу это же утверждает и А.С.Черняев, когда
пишет, что если бы Горбачев не проявил гибкости в
германском вопросе — “в Европе случилась бы
большая беда”.
Кроме того, советское правительство проводило
курс на сближение с ФРГ, на установление
отношений партнерства. В беседе с руководителем
ГДР Э.Кренцем 1 ноября 1989 г. Горбачев отмечал:
“ФРГ готова во многом пойти навстречу
Советскому Союзу в обмен на наше содействие в
объединении Германии. Американцы прямо говорят,
что ключи к нему лежат в Москве. Они не прочь нас
столкнуть с западными немцами. Процесс сближения
СССР и ФРГ им очень не нравится”.
Понятно стремление Москвы не оказаться в
положении единственной стороны, препятствующей
объединению Германии.
Тем не менее в конце января 1990 г. Горбачев еще
полагал, что объединение Германии будет
постепенным и долгим. Он поддержал план главы
правительства ГДР X.Модрова по поэтапному
объединению Германии, который предусматривал
следующие шаги:
“заключение договора о сотрудничестве и
добрососедстве в рамках договорного
сообщества” (оно уже должно было содержать в
себе существенные конфедеративные элементы);
“образование конфедерации на базе ГДР и ФРГ с
общими органами и институтами;
передача суверенных прав обоих государств
конфедеративным органам власти;
создание единого германского государства в
форме Германской Федерации или Германского
Союза путем выборов в обеих частях
конфедерации”.
Однако дальнейшее углубление
социально-политического кризиса в ГДР
препятствовало реализации этого плана.
В беседе с Горбачевым 30 января 1990 г. Х.Модров
констатировал: “Экономическая и социальная
напряженность продолжает расти... Рост
социальной напряженности всё труднее
контролировать. На местах идет распад местных
органов власти...
Идею существования двух немецких государств уже
не поддерживает растущая часть населения ГДР. И,
кажется, эту идею уже невозможно уже сохранить”
(Запись беседы М.С.Горбачева с председателем
Совета Министров ГДР X.Модровом 30 января 1990 г.
//Архив Горбачев-фонда.)
Важным этапом в продвижении к объединению
Германии стали переговоры Горбачева и
Шеварднадзе в начале февраля 1990 г. с
государственным секретарем США Дж. Бейкером.
Поездка госсекретаря была призвана
продемонстрировать, что основные вопросы,
связанные с объединением Германии, решались
все-таки в Вашингтоне. Бейкер предложил
Горбачеву проведение переговоров по формуле
“два + четыре” (два германских государства +
СССР, США, Великобритания и Франция). Он отверг
создание механизма по формуле “четыре + два” и
отметил, что “идея использования процесса СБСЕ
тоже трудноосуществима”, что для Запада
неприемлем нейтралитет объединенной Германии,
которая должна оставаться членом НАТО.
Продолжение присутствия США в Европе стало бы
гарантией сохранения стабильности на
континенте.
При этом Бейкер заверял, “что если Соединенные
Штаты будут сохранять в рамках НАТО свое
присутствие в Германии, то не произойдет
распространения юрисдикции или присутствия НАТО
ни на один дюйм в восточном направлении” (Запись
беседы М.С.Горбачева с государственным
секретарем США Дж. Бейкером (с участием
Э.А.Шеварднадзе) 9 февраля 1990 г. // Там же).
Вслед за государственным секретарем США в
Москву прибыл канцлер Г.Коль с министром
иностранных дел Г.-Д.Геншером. Коль убеждал
советского лидера в том, что режим в ГДР
полностью развалился: “Начинается хаос”, —
подчеркнул он. М.С.Горбачев позднее изложил
наиболее существенную часть своей беседы с Колем
10 февраля так.
“M.Горбачев. Наверное, можно сказать,
что между Советским Союзом, ФРГ и ГДР нет
разногласий по вопросу о единстве немецкой нации
и что немцы сами решают этот вопрос. Короче: в
главном исходном пункте есть понимание — сами
немцы должны сделать свой выбор. И они должны
знать эту нашу позицию.
Г. Коль. Немцы это знают. Вы хотите
сказать, что вопрос единства — это выбор самих
немцев?
М. Горбачев. Да, в контексте
реальностей” (Горбачев М.С. Как это было. М., 1999. С.
107).
Горбачев подчеркнул, что военный компонент
германской проблемы играет решающую роль в
определении европейского и мирового баланса:
“Наша формула включает: с немецкой земли не
должна исходить угроза войны; послевоенные
границы должны быть нерушимыми. А третий пункт —
территория Германии не должна использоваться
внешними силами”.
Коль пытался торговаться по вопросу о границах
Германии, но тут Горбачев занял жесткую позицию.
Он изложил свое видение объединенной Германии
“за пределами военных образований, со своими
национальными вооруженными силами, необходимыми
для достаточной обороны”.
Однако канцлер настойчиво доказывал
неприемлемость нейтралитета объединенной
Германии и необходимость ее участия в НАТО: “Мы
считаем, что НАТО не должна расширить сферу
своего действия. Надо найти здесь разумное
урегулирование”.
Во время этого визита проходили переговоры
министров иностранных дел Э.А.Шеварднадзе и
Г.-Д.Геншера. Последний вновь настаивал на
формуле “два + четыре” и отмечал, что “затем оба
германских государства могли бы приступить к
консультациям с советской стороной в рамках
существующих процедур”. Тем самым выдвигалась
идея дополнительного, самостоятельного канала
переговоров Германия — СССР.
В ходе этих переговоров Шеварднадзе пошел на
существенную и не очень оправданную
трансформацию советской позиции. Он сообщил
Горбачеву и Колю: “Мы обсудили вопрос о
трансформации ОВД и НАТО с тем, чтобы они стали
гарантами стабильности с учетом перемен, которые
произошли в Европе” (Запись беседы М.С.Горбачева
с федеральным канцлером ФРГ Г.Колем (один на
один), 10 февраля 1990 г. // Там же).
Шеварднадзе явно отошел от прежней линии Москвы
на создание новой общеевропейской структуры
безопасности, ибо трудно было рассчитывать на
равноправную роль ОВД и НАТО, учитывая заметное
ослабление первого военно-политического блока и
намечавшееся усиление второго.
Таким образом, Горбачев на февральских
переговорах вполне определенно заявил, что ключи
к решению проблемы объединения Германии
передаются из Москвы в Бонн и Берлин. При этом, к
сожалению, не было выдвинуто четких и ясных
условий достижения германского единства, хотя в
тот момент руководители ФРГ могли бы пойти на
существенные уступки.
Чем объяснялось изменение позиции Горбачева и
советского руководства? Думается, сказывалось
влияние нескольких факторов
Во-первых, социально-политический кризис в ГДР
быстро углублялся. Во-вторых, правительство ФРГ
во главе с канцлером Колем энергично форсировало
объединение Германии. В-третьих, Вашингтон
полностью поддержал курс на быстрое
воссоединение Германии. В-четвертых (the last but not
least), Горбачев и его окружение всё более явно
понимали, что ждет Советский Союз в ближайшем
будущем.
Биограф Горбачева А.Грачев писал: “Помимо
социальной базы в 1989-1990 гг. начали подвергаться
эрозии и политические опоры перестройки”
(Грачев А. Горбачев. М., 2001. С. 251).
Вероятно советское руководство не могло
воздействовать на процесс объединения Германии
военно-политическими методами. Однако ряд видных
дипломатов считают, что внешнеполитические
возможности были использованы далеко не
полностью. По свидетельству О.А.Гриневского,
посол Ю.А.Квицинский еще в сентябре 1989 г.
предложил план создания конфедерации двух
германских государств. При этом он считал, что с
подобной инициативой могла бы выступить
оппозиция в ГДР, а затем этот проект поддержала
бы Москва.
“Наверное, это предложение было слишком умное
для нашего руководства, во всяком случае, никто
на него внимания не обратил”, — констатировал
Гриневский с горечью.
Сам он предлагал созвать конференцию государств
— участников антигитлеровской коалиции для
обсуждения проблемы объединения Германии. “Идея
заключалась в том, что никто в Европе объединения
не хотел, но сказать об этом прямо тоже никто не
хотел. Все очень боялись переговоров в формате
“четыре плюс два” или “два плюс четыре”,
боялись сделки, заключенной за спиной остальной
Европы “ (Интервью с О.А.Гриневским 30 декабря 1998
г. // Архив Горбачев-фонда).
Между тем 18 марта 1990 г. в ГДР состоялись первые
свободные выборы в парламент, которые принесли
победу ((Союзу за Германию)), ориентированному на
канцлера ФРГ Коля. Примерно в это же время сам
канцлер взял курс на объединение страны по
статье 23 Основного закона ФРГ, предусматривавшей
возможность распространения его действия на
новые германские земли ГДР без принятия новой
конституции.
18 мая 1990 г. в Бонне был подписан Государственный
договор между ФРГ и ГДР о создании
экономического, валютного и социального союза; 1
июля договор вступил в силу. 23 августа Народная
палата ГДР приняла решение о вступлении пяти
новых земель ГДР в состав ФРГ. 31 августа в
Восточном Берлине был подписан
германо-германский договор об объединении
страны. 3 октября объединение Германии было
завершено.
Тем временем в Оттаве в феврале 1990 г. на
международной конференции по проблеме
“открытого неба” было начато обсуждение
международных аспектов объединения Германии.
Основные участники переговоров одобрили идею
формирования “шестерки”. Но оставались и
существенные разногласия. Москва добивалась
создания механизма по формуле “четыре плюс
два”; представители ФРГ при поддержке США
отстаивали формулу “два плюс четыре”.
13 февраля министр иностранных дел СССР
Э.А.Шеварднадзе провел в Оттаве пять бесед с Дж.
Бейкером, три — с Г.-Д.Геншером, переговоры с
министрами иностранных дел Франции,
Великобритании, Польши и других стран
Варшавского договора.
Эти напряженные дипломатические контакты
завершились созданием “шестерки” по формуле
“два плюс четыре” для обсуждения внешних
аспектов достижения германского единства,
включая вопросы безопасности соседних
государств.
Согласившись на формулу “два плюс четыре”,
Шеварднадзе тем самым нарушил полученные в
Москве инструкции.
В.М.Фалин так передает слова помощника Горбачева
А.С.Черняева после его беседы с министром по
возвращении того из Оттавы: “Возмутительно,
Михаил Сергеевич специально обращал его
внимание, что для нас приемлема только формула
“четыре + два”. В телеграммах со встречи и по
прибытии [Шеварднадзе] ни намеком не
проговорился, что нарушил директиву.
Представьте, я не позвонил бы в МИД, и заявление
вышло в первоначальной редакции! Интуиция
подсказала — перепроверься.
Спросил, как же так? Хотите знать, что Шеварднадзе
ответил? “Геншер очень просил, а Геншер —
хороший человек” (Фалин В.М. Без скидок на
обстоятельства. М., 1999. С. 447).
Будучи специалистом по германскому вопросу,
Фалин считает эту уступку серьезным просчетом
советской дипломатии и лично Шеварднадзе:
“Права решающего голоса, — отмечал он, —
лишилась не только советская сторона, но и
Англия, и Франция. То есть возникла совершенно
новая переговорная конструкция. Двое
договариваются и дают на апробацию четырем”.
В сущности, согласие на формирование механизма
“два плюс четыре” означало ориентацию на
позицию Бонна и Вашингтона при ослаблении
взаимодействия с Парижем и Лондоном.
Общая позиция СССР на переговорах об
объединении Германии была определена Горбачевым
в его ответах на вопросы корреспондента газеты
“Правда”, опубликованных 21 февраля 1990 г.
Задача переговоров “2 + 4”, сказал советский
лтдер, состоит в том, чтобы всесторонне и
поэтапно обсудить все внешние аспекты
германского воссоединения, подготовив основы
будущего мирного договора с Германией;
договоренности двух германских государств
должны быть одобрены “четверкой”;
воссоединение Германии должно осуществляться с
учетом недопустимости нарушения
военно-стратегического баланса между ОВД и НАТО,
равно как недопустимости нарушения границ и
территориальных переделов; Советский Союз не
должен понести политического, экономического
или морального ущерба от объединения немцев”.
Программа, изложенная Горбачевым, полностью
отражала государственные интересы СССР и была
призвана успокоить советскую общественность.
Однако добиться ее реализации было очень
непросто.
На основе этих исходных установок МИД СССР был
нацелен на достижение приемлемых для партнеров
по “шестерке” договоренностей. В Москве
понимали, что наиболее трудным будет вопрос о
военно-политическом статусе объединенной
Германии. Сотрудники и эксперты Министерства
прорабатывали различные варианты: нейтрализация
Германии; ее участие в политической, но не в
военной организации НАТО (по примеру Франции);
одновременное участие объединенной Германии в
Атлантическом альянсе и в Варшавском договоре.
Контакты Э.А.Шеварднадзе с Г.-Д.Геншером и Дж.
Бейкером (впервые после формирования
“шестерки”) происходили 21 марта в Виндхуке на
торжествах по случаю провозглашения
независимости Намибии.
Геншер категорически отверг идею подписания
мирного договора, соглашался на нейтральный
статус объединенной Германии и отстаивал
участие своей страны в HATO. Э.А.Шеварднадзе
защищал заявленные позиции Москвы, но делал это,
по воспоминаниям Геншера, довольно вяло.
В результате беседы Шеварднадзе с Геншером идея
подписания мирного договора с Германией была
фактически спущена советской стороной на
тормозах.
Горбачев и Шеварнадзе предложили вполне
обоснованную программу переговоров, но их
партнеры сочли, что у них есть запасной,
компромиссный вариант.
Во время приема министра иностранных дел
Великобритании Дугласа Херда (10 апреля 1990 г.)
Горбачев заявил, что “решение надо искать в
создании новых структур безопасности для всей
Европы — от Атлантики до Урала. И надо ускорить
процесс формирования такой структуры,
синхронизировав с ним объединение Германии. Тем
временем возможен какой-то переходный этап. Мы
готовы к конструктивному диалогу” (Проект
заявления // Архив Горбачев-фонда).
Слова о переходном этапе и о конструктивном
диалоге отражали готовность Горбачева к
дальнейшим
В то же время руководство ГДР всё меньше влияло
на развитие событий. 24 апреля 1990 г. А.С.Черняев в
записке Горбачеву по поводу возможности приема
советским лидером премьер-министра
правительства ГДР де Мезьера писал: “Как теперь
ясно, “германское урегулирование” всё меньше
зависит от ГДРовского правительства — что
нового Вы сейчас ему скажете? Конечно, можно
добиваться от него более “твердого” поведения.
Скорее всего, он с Вами “согласится”, а потом
“под давлением обстоятельств” отступит от того,
что пообещает Вам. Не на пользу это для наших
позиций в германских делах” (там же).
М.С.Горбачев все же принял де Мезьера 29 апреля. Он
воспользовался этой беседой, чтобы
сформулировать позицию Кремля: процесс
объединения Германии “ставит вопрос об
ускорении создания новых общеевропейских
структур безопасности. Это первое. Второе — мы не
мыслим себе, чтобы объединенная Германия была
полностью интегрирована в НАТО... Третье. Мы за то,
чтобы менялось содержание деятельности и
Варшавского Договора и НАТО соответственно тем
переменам, которые уже произошли и происходят в
Восточной Европе”. Горбачев заявил де Мезьеру:
“Если в Советском Союзе возникнет ощущение, что
с немецкой стороны проявляется неуважение к
интересам советского народа, то реакция будет
острой. Возникнут серьезные осложнения” (там же).
3 мая 1990 г. (перед началом переговоров по формуле
“два + четыре”) состоялось заседание Политбюро,
на котором предложение Шеварнадзе и Черняева —
согласиться на участие объединенной Германии в
НАТО — было отвергнуто большинством голосов во
главе с Горбачевым.
А.С.Черняев на следующий день писал Горбачеву: “Я
несколько обескуражен вчерашним обсуждением на
Политбюро германского вопроса. Документ
подписали четыре товарища: помимо Шеварднадзе —
Яковлев, Крючков и Язов. Но они в рот воды набрали.
Значит, либо просто “подмахнули”, что мало
вероятно, либо не проработали со своим аппаратом
и не располагали аргументами, что плохо, либо не
хватило “храбрости” отстаивать свою точку
зрения, что совсем никуда не годится. В
результате Шеварднадзе слабо сопротивлялся,
обстреливаемый с фланга товарищем Фалиным,
дифференциальные и интегральные исчисления
которого, как всегда, были замысловаты и
противоречивы”.
И далее: “Нам все равно придется смириться с
фактом оставления Германии в НАТО. Но, если мы
сейчас будем “железно стоять”, потом это будет
выглядеть крупной уступкой... Достоинство
шеварднадзевского документа я вижу в том, что он
давал бы нам возможность, молчаливо соглашаясь,
фактически свести пребывание Германии в НАТО к
формальности... Вы говорите: если всю Германию
возьмут в НАТО, тогда мы остановим и венский
процесс, и переговоры по СНВ. Но ведь это будет
едва ли не смертельный удар для всей политики
нового мышления, по крайней мере, серьезный
нокдаун по ней...
Даже если это неизбежный в политике шантаж, то уж
больно рискованный, прежде всего с точки зрения
экономической, с точки зрения сохранения
резервов для внутренней нашей перестройки” (там
же).
А.С.Черняев предельно ясно подчеркнул связь
внутренней и внешней политики перестроечного
руководства. Ухудшение экономического и
финансового положения СССР резко сужало
возможности Горбачева для внешнеполитического
маневра.
Этот эпизод опровергает утверждения оппонентов
Горбачева, что Политбюро якобы не обсуждало
вопросы международной политики, и демонстрирует
стремление Горбачева отстаивать интересы
собственной страны, используя имевшиеся у него
средства нажима на западных партнеров. К
сожалению, запас этих средств становился всё
более ограниченным.
Политбюро дало инструкцию министру иностранных
дел Э.Шеварднадзе: на заседании “два + четыре” в
Бонне — “ни в коем случае не соглашаться на
вхождение Германии в НАТО”.
Первая официальная встреча “шестерки”
состоялась 5 мая 1990 г. В повестку дня переговоров
были включены следующие вопросы:
о границах объединенной Германии;
о ее военно-политическом статусе;
о Берлине; о прекращении прав и ответственности
четырех держав-победительниц.
На этой встрече Шеварднадзе высказался за то,
чтобы ввести решение международных аспектов
объединения Германии в общеевропейский
контекст. Идея синхронизации решения
германского вопроса с формированием новых
структур общеевропейской безопасности была
воспринята партнерами Советского Союза по
переговорам, хотя трактовалась эта
“синхронизация” по-разному.
Все члены “шестерки” высказались в том смысле,
что Европа нуждается в новых структурах
безопасности, что подготовка Парижской встречи
на высшем уровне в рамках СБСЕ даст возможность
связать объединение Германии с объединением
Европы. Далее Шеварднадзе твердо заявил, что для
Советского Союза членство объединенной Германии
в НАТО неприемлемо, так как оно существенно
изменит соотношение сил в Европе и создаст для
СССР опасную военно-стратегическую ситуацию.
Впрочем, отстаивать жесткую позицию министру
было весьма трудно в связи с ухудшавшимся
финансово-экономическим положением СССР. Посол
В.П.Терехов вспоминал: “Когда Шеварднадзе
приезжал на первую конференцию “два + четыре” в
Бонн ... то вместе со своей первоначальной твердой
позицией по этому вопросу он привез просьбу о
предоставлении кредитов на 20 млрд. марок.
Передавать просьбу о кредитах и в то же время
выдвигать жесткие требования? Трудно было
рассчитывать на пробивную силу такой позиции”
(Интервью с В.П.Тереховым 15 февраля 2003 г. // Архив
автора).
Советское руководство оказалось в сложном
положении. Кредитов не в последнюю очередь
ожидали от германских банков. 14 мая Горбачев в
беседе с представителем ведомства федерального
канцлера Х.Тельчиком настойчиво добивался
предоставления кредита в 15-20 млрд марок сроком на
7-8 лет и срочного кредита в 1,5-2 млрд руб. на
решение текущих проблем: “Надо видеть, что нам
непросто выдерживать взятый курс внутри и вовне,
— подчеркнул Горбачев. — Однако без поддержки
Запада может произойти определенный срыв”.
Ухудшалось не только финансово-экономическое, но
и внутриполитическое положение СССР. Достаточно
напомнить, что в марте 1990 г. Литва и Эстония
приняли декларации о независимости, в начале мая
их примеру последовала Латвия, — одним словом,
Горбачев очень нуждался в поддержке Запада.
Граждане ГДР всё энергичнее требовали
объединения Германии, тогда как руководство ФРГ
и США усиливали давление на Москву, добиваясь
осуществления на собственных условиях. При этом
Горбачев не мог рассчитывать на поддержку
Лондона и Парижа.
23 мая Э.А.Шеварднадзе и Г.-Д.Геншер провели в
Женеве обстоятельную беседу по всему комплексу
вопросов, связанных с объединением Германии.
Шеварднадзе стремился внушить собеседнику, что
для него и Горбачева как политически, так и
психологически неприемлемо вхождение
объединенной Германии в НАТО, на чем Геншер
упорно настаивал, соглашаясь лишь на
трансформацию этого союза и на некоторые военные
ограничения для объединенной Германии.
В сложившейся ситуации для Горбачева
чрезвычайно важна была позиция Лондона и Парижа.
Подход французского руководства был ясно
изложен президентом Ф.Миттераном в его беседах с
М.С.Горбачевым 25 мая в Москве.
Французский лидер был готов поддержать
некоторые важные требования в отношении
Германии: неприкосновенность германских границ;
включение объединенной Германии в Европейские
сообщества; военные ограничения для германского
государства, в частности, запрет на обладание
ядерным оружием.
Миттеран выступал за то, чтобы НАТО не выдвигала
свои боевые позиции в будущую восточную часть
объединенной Германии. Он напомнил о своей идее
создания европейской конфедерации для
укрепления европейской безопасности в целом.
Миттеран считал, что немцы и американцы не
согласятся на одновременное членство
объединенной Германии в НАТО и в Организации
Варшавского договора, как и на неучастие
Германии в военной организации НАТО. М.С.Горбачев
весьма обоснованно заметил: “То, с какой
настойчивостью американцы отстаивают тезис о
необходимости и полезности НАТО, заставляет меня
задаться вопросом: не думают ли США таким образом
создать какой-то механизм, институт, своего рода
директорию по управлению мировыми делами?”
Миттеран вроде бы сочувствовал Горбачеву, но был
последователен и логичен: “В настоящее время вы
оказались заблокированными... Я просто не вижу,
как вы можете добиться своего. Вы можете
ужесточить свою позицию. Но такой подход станет
источником дестабилизации в Европе” (3апись
беседы М.С.Горбачева с Ф.Миттераном (один на один),
25 мая 1990 г. // Архив Горбачев-фонда).
Горбачев понимал, чем чревата твердая позиция в
вопросе о членстве объединенной Германии в НАТО,
— внешней изоляцией.
Следующий важный этап обсуждения германской
проблемы — визит М.С.Горбачева в США и его
переговоры с президентом Дж. Бушем 1-3июня 1990 г.
Советский лидер пытался доказывать
неприемлемость полномасштабного участия
объединенной Германии в НАТО, предложив ряд
альтернативных вариантов. Однако Буш отверг все
доводы, заявив: “Мы выступаем за членство
объединенной Германии в НАТО... НАТО — это якорь
стабильности” (там же).
В результате бесед с президентом Бушем Горбачев
пошел на уступки. Ключевая договоренность по
германскому вопросу выглядела так:
“М.Горбачев. Значит, так и сформулируем:
Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы
объединенная Германия по достижении
окончательного урегулирования, учитывающего
итоги Второй мировой войны, сама решила, членом
какого союза ей состоять.
Дж. Буш. Я бы предложил несколько иную
редакцию: США однозначно выступают за членство
объединенной Германии в НАТО, однако, если она
сделает другой выбор, мы не будем его оспаривать,
станем уважать.
M.Горбачев. Согласен. Беру вашу
формулировку” (Горбачев М.С. Как это было. С. 139).
Единственное, на что соглашалось руководство США
— это увязать объединение Германии с
общеевропейским процессом и с адаптацией НАТО к
новым условиям.
Советская страна ухватилась за эту идею,
выигрышную с точки зрения внутренней и внешней
политики. Если уж не удалось предотвратить
вхождение объединенной Германии в НАТО, то
следовало попытаться добиться изменения
характера этого военно-политического блока —
изменения реального или рассчитанного на
публику.
Политический консультативный комитет
Организации Варшавского договора, переживавшей
не лучшие времена, в июне 1990 г. заявил о решении
“приступить к пересмотру характера, функций, и
деятельности Варшавского договора” (Правда. 1990. 8
июня).
В следующем месяце на сессии Совета НАТО в
Лондоне было принято заявление, призванное, в
частности, ускорить выработку договоренностей
на переговорах “два + четыре”. “Мы с нетерпением
ждали решений лондонской сессии НАТО, — писал
позднее Э.Шеварднадзе, — имея все основания
надеяться, что они углубят позитивный процесс. В
этой ситуации вопрос о членстве объединенной
Германии в Североатлантическом союзе приобретал
уже совершенно иную окраску”.
К сожалению, министр выдавал желаемое за
действительное: положения Лондонской декларации
оказались скорее благими намерениями и в первую
очередь были призваны успокоить советскую
общественность. На практике внешнеполитическая
линия Москвы далеко отошла от идеи Горбачева о
формировании принципиально новой структуры
европейской безопасности.
Переговоры в рамках “шестерки” продолжились
на встречах Э.Шеварднадзе с Г.-Д.Геншером: 6 июня —
в Копенгагене, 11 июня — в Бресте, 18 июня — в
Мюнстере.
“Итог Мюнстера, вспоминал позднее Геншер, — был,
безусловно, позитивным. Советский Союз более не
имел никаких принципиальных возражений против
полного участия Германии [в НАТО], оставалось
только оформить некоторые условия и детали”
(Genscher H.-D.Erinnerungen. Siedler Verlag, 1995. S. 821).
Однако достигнутые договоренности сохранялись в
секрете: приближался XVIII съезд КПСС, а германская
проблема была слишком взрывоопасной, даже в
отсутствие в стране гражданского общества.
Оставшиеся разногласия в полной мере выявились
на второй встрече “шестерки” в Берлине в июне 1990
г. 22 июня Э.А.Шеварднадзе представил советский
проект урегулирования германской проблемы.
В этом документе была сделана еще одна попытка
отстоять советские позиции, предполагавшие
нерасширение сферы действия НАТО при
объединении Германии и жесткие ограничения для
германских вооруженных сил (200-250 тыс. человек).
Западные союзники и руководители ФРГ объясняли,
жесткость позиции Шеварднадзе
внутриполитической ситуацией в СССР, но не
оставляли надежды на дальнейшие уступки.
Помощник Геншера Эльбе так описал реакцию на
выступление советского министра: “В то время как
Шеварднадзе излагал свой несуразный проект за
столом конференции, Джим Бейкер передал своему
западногерманскому коллеге записку: “Что это
значит?”. Геншер написал в ответ: “Показуха”.
Американец в знак согласия кивнул” (Квицинский
Ю.А. Время и случай. Заметки профессионала. М., 1999.
С. 46).
Участники событий и эксперты по-разному
оценивают возможности СССР добиться более
выгодных для себя условий объединения Германии.
Известный дипломат А.Л.Адамишин полагает: “Ясно,
что нам ни в коем случае нельзя было применять
силу... Но что, я думаю, мы могли бы получить
дипломатически? Более упорядоченный процесс
объединения Германии — такой, чтобы вывод оттуда
300 тысяч наших войск не выглядел как бегство.
Могли бы, видимо, получить больше денег за это ... и
потратить их с большим умом, если бы всё это не
делалось второпях. ... могли бы, возможно, получить
ситуацию, когда Германия была бы политически в
НАТО, но не была бы в НАТО военной” (Интервью с
А.Л.Адамишиным 29 марта 1999 г. // Архив
Горбачев-фонда).
Сходной точки зрения придерживается и другой
опытный дипломат, О.А.Гриневский: “Я думаю, что
объединение Германии было предопределено, но как
— здесь опять мы потеряли. Потому могли все-таки
добиваться демилитаризации. Соединенные Штаты
убеждали (Бейкер убеждал и Горбачева, и особенно
Шеварднадзе), что нам нейтральная Германия,
демилитаризованная Германия не выгодна, что эта
нейтральная Германия будет стремиться к
получению ядерною оружия, играть
самостоятельную роль. Ее надо привязать к НАТО”
(там же).
В итоге руководители ФРГ и США навязали свою
точку зрения.
Мне представляется, что дело было не столько в
отдельных промахах нашей дипломатии, сколько в
общей политической линии руководства во главе с
Горбачевым. Она определялась нежеланием и
невозможностью использовать военную силу, о чем
Горбачев говорил: это “дискредитировало бы всю
мою политику. Оно разрушило бы начавшее
возникать доверие в отношениях с Западом, с
Соединенными Штатами, сорвало бы процесс
прекращения “холодной войны” ... лишило бы
перестройку решающего внешнеэкономического и
внешнеполитического ресурса” (Цит. по: Черняев
А.С. М.С.Горбачев и германский вопрос // Новая и
новейшая история. 2000. № 2. С. 112).
Горбачев последовательно руководствовался этой
далеко не бесспорной логикой.
Окончательные договоренности были достигнуты
во время визита делегации ФРГ во главе с
канцлером Г.Колем в СССР в июле 1990 г.
В руководящих кругах Москвы все еще сохранялись
разногласия. Так, В.М.Фалин выступал против
фактического аншлюса ГДР; за неучастие
объединенной Германии в НАТО или, по крайней
мере, в его военной организации; за
предварительное решение всех вопросов
относительно советского имущества и
собственности в ГДР.
М.С.Горбачев накануне приезда Коля, выслушав
доводы Фалина по телефону, сказал: “Сделаю, что
могу. Только боюсь, что поезд уже ушел” (Фалин В.М.
Без скидок на обстоятельства. С. 448-449).
К этому моменту процесс объединения Германии
зашел настолько далеко, что затормозить его было
почти невозможно. Переговоры М.С.Горбачева с
Г.Колем проходили в Москве и на Северном Кавказе,
в Архызе. В ходе переговоров президент СССР
подтвердил согласие на полномасштабное членство
объединенной Германии в Североатлантическом
альянсе и на размещение на территории бывшей ГДР
сил бундесвера, не интегрированных в НАТО.
Делегация ФРГ добилась также согласия советской
стороны на полный государственный суверенитет
объединенной Германии (см.: Горбачев М.С. Как это
было. С. 141-148).
Наиболее острые споры разгорелись в Архызе о
будущем военно-политическом статусе бывшей
территории ГДР. По этому вопросу Горбачев и
Шеварднадзе упорно отстаивали советский подход
— исключить эту территорию из сферы действия
НАТО. М.С.Горбачев заручился обязательством
руководителей ФРГ не размещать иностранные
войска НАТО, а также ядерное оружие и средства
его доставки на территории бывшей ГДР и
согласием Коля на ограничение сил объединенной
Германии численностью в 370 тыс. человек.
Одновременно ФРГ обещала оказать финансовую
помощь в выводе советских войск с территории
Германии. В обмен на советские уступки канцлер
Коль охотно поддержал идею заключения договора о
добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве
между объединенной Германией и Советским Союзом.
16 июля Э.Шеварднадзе прямо из Минеральных Вод
отправился в Париж на заключительный раунд
переговоров “шестерки”. В Париже без особых
сложностей была завершена подготовка договора
об урегулировании германской проблемы.
Договор “два + четыре” был подписал 12 сентября
1990 г. в Москве. Выступая на завтраке с министрами
иностранных дел ФРГ, ГДР, США, Великобритани и
Франции по случаю его подписания. М.С.Горбачев
заявил: “12 сентября войдет в историю Европы XX в.
Дата останется и во всемирной истории.
Закрывается “германский вопрос” — наследие
великой войны... И знаменательно, что
“закрывается” этот вопрос — происходит
объединение Германии — не “железом и кровью”,
как в прошлом, а по правилам современного
политического мышления, путем разумного синтеза
желаемого и возможного” (Архив Горбачев-фонда
Фонд А.С.Черняева).
3 октября 1990 г. объединение Германии было
завершено — немецкая нация вновь стала единой.
Германский вопрос был “закрыт”.
В ходе этого процесса в полной мере проявились
установки нового внешнеполитического курса
Горбачева: отход от тотального противостояния
Востока с Западом; неприменение военных методов
для решения социально-политических проблем;
поиск компромиссных решений и баланса интересов.
К сожалению, процесс реализации этих установок
был недостаточно продуман, конкретные акции
зачастую “импровизировались”, допускались
отдельные ошибки и просчеты. М.С.Горбачев внес
большой вклад в завершение холодной войны, но не
сумел (или не успел) заложить основы нового
миропорядка.
| |
Ставропольские женщины
проголосуй за самую красивую
Женские тайны дочери Горбачева
Меня любит Julia
Roberts"
Наталья Орейро в бикини и без...
Телефоны
агропредприятий Ставрополья
Книгу можно купить, телефон (8652)
94-14-56
|
