[ Главная ] [ Начало рубрики ]

To translate the text to the English, German or French languages, press the button located in the bottom part

Психологический портрет Горбачева

Раиса Максимовна

“Наши отношения, наши чувства с самого начала были восприняты нами как естественная, неотъемлемая часть нашей судьбы. Мы поняли, что друг без друга она немыслима, наша жизнь. Наше чувство было самой нашей жизнью”, – утверждает Раиса Горбачева. В этом нельзя усомниться – отношения царственной пары Союза были у всех на виду. Но вот еще цитата Р.М.: “Конечно, есть какая-то тайна. Тайна чувств и законов, соединяющих двух людей. Именно тех людей, которые друг другу необходимы. И это неподвластно ни людскому суду, ни суду науки. И хорошо, что есть что-то на свете тайное...”. Ну уж так прямо сразу и “тайна”. Да еще – “неподвластно”... То есть тайна, конечно же, есть, но если это “тайна” неких “законов”, то значит – подвластна науке и здравому людскому суждению. Сокурсница Мераба Мамардашвили Раиса Титаренко это понимала прекрасно: “Думаю и о том, что наш жизненный выбор, наш жизненный путь, истоки которого в нашем детстве и юности, что он – не случаен”. Именно так! Заглянем же туда, в детство и юность Раисы.

У Р.М. был не менее мощный, чем у М.С., импульс вырваться из обстоятельств, среди которых она выросла. Ее дед тоже был репрессирован. Отец был железнодорожником, и у семьи очень долго не было постоянного места жительства. Мать с восьми лет пахала и ткала, закончила ликбез, только когда уже была замужем. Дочь рассказывает: “Мама у меня – человек природного, острого, одаренного ума. Отсутствие образования всю жизнь считала трагедией в своей судьбе. А главной целью своей жизни видела – дать настоящее образование собственным детям”. Имя Раисе выбрал отец. Он потом объяснял, что “для него оно означало “рай”. Райское яблочко”. Вот еще: “Отец, очень любивший всех своих детей, все-таки всю жизнь был особенно привязан ко мне. К своему первенцу”. Подчеркивая свое естественное стремление кверху, Р.М. вспоминает: “Строили физкультурные пирамиды. Причем меня поднимали всегда на самый верх – наверное, как самую легкую”.

В детстве Рая “мечтала быть капитаном дальнего плавания”. Капитаном, не пассажиром. Вместе с другими ребятами мечтала найти клад. “Все время искали клад!” Что еще она помнит из своего детства? Свою мать, застывшую от горя, когда отец уходил на войну, и ее слова: “Кто нас будет поднимать? Надо держаться!” По поводу трудностей жизни поколения ее родителей жена президента создала такую теорию: “Эти люди не имели возможности реализовать себя так, как им того хотелось. Вероятно, поэтому они избрали своей целью – хотя бы через детей дотянуться до тех ценностей (курсив мой. – О.Д.), которые для них самих в подавляющем большинстве так и оказались за семью печатями”. И в связи с этим повторяет с детства полюбившееся ей выражение: “поднять детей”, которое она считает чем-то специфически русским.

Собственно, в этой теории президентской жены находит себе выражение коренной инстинкт всякой русской бабы, которая видит в муже того, кто “будет поднимать” семью, – чаяния замученной матери, которая сама живет очень трудно, но думает, что образованным легче живется, и хочет, чтобы ее дети поднялись над этими трудностями. Получили образование и где-то там высоко нашли свое счастье.

Нам сейчас теория Раисы Горбачевой интересна в первую очередь тем, что в ней прямо говорится, что ее мать (впрочем, как и другие) “избрала своей целью” через дочь дотянуться до некоторых недоступных для нее самой ценностей. Конечно, излагая свою теорию, госпожа Горбачева имела ввиду нечто довольно банальное: родители хотят, чтобы дети жили так, как им самим не удалось пожить, и, в частности, вероятно, подразумевала обыденный опыт отношений с собственной матерью, которая, например, страшно переживала, узнав, что из-за этого несчастного неудачника Мишки, который не сумел даже зацепиться в Москве (уже скоро мы к этому подойдем), может сорваться столичная аспирантура ее дочери. Как это так – Рая, на “поднятие” которой потрачено столько крови, должна ехать “в какую-то ставропольскую “дыру”.

Впрочем, это бытовые шероховатости. А если говорить по-крупному, то в теории Р.М. выразила себя гораздо более глубокая и интересная истина: мать поселяется в душе дочери и в такой превращенной форме продолжает жить и функционировать. Реализует руками дочери свои (материнские) желания “дотянуться до тех ценностей”. Это ничего, что дочь уже давным-давно живет отдельно от матери, скажем, учится в университете или как президентша разъезжает по миру. Все равно это делает как бы одновременно и мать. Эту мать (ее мать или того, кто ее заменял) легко увидеть невооруженным глазом после нескольких минут общения с любой женщиной. Так же как и отца – в его детях обоего пола. Это с давних пор прекрасно известно (вспомним хотя бы слова Баратынского из “Запустения” умершем отце: “Он вдохновением волнуется во мне, /.../ он славить мне велит /.../; он убедительно пророчит...”), но в обыденной жизни по большей части – как-то вытесняется из сознания.

Имея все это в виду, теорию Р.М. можно истолковать в том смысле, что в ней (теории) отражается тот факт, что в ней (жене президента) живет мать со своей установкой “подняться” при помощи мужа и высшего образования. В этом смысле теория Р.М. весьма интересна. Что представляет собой ее мать, мы в общих чертах уже видели. По своей основной сути она очень похожа на мать Горбачева (которая, впрочем, отнюдь не желала слишком высоко подниматься – ни сама по себе, ни посредством детей). Обе матери – простые деревенские женщины, прожившие трудную жизнь, не получившие никакого серьезного образования, замученные заботами о семье, вынужденные выживать в первобытных условиях, созданных войной. В общем, нетрудно догадаться, что, встретив Раису Титаренко, Миша Горбачев увидел в ее глазах отблеск души своей матери, но – души, уже, так сказать, приподнятой изучением марксистско-ленинской философии.

“Даду дуда”

Раиса училась на философском факультете, на курс старше Михаила, хотя была на год моложе. В школьные годы он был влюблен в девушку старше его. В юности разница даже в год, как и в курс, имеет большое значение. Отсюда недоброжелатели делают вывод, что по отношению к женщинам наш герой склонен занимать позицию ведомого, что, кажется, и подтверждается тем, как развивался его студенческий роман. Но, знаете ли, столь фрагментарных эмпирических фактов явно недостаточно для таких глобальных выводов. Наше исследование должно базироваться на гораздо более глубоких основаниях. Нырнем в самую глубину, вернемся назад, к природе.

Президент сообщает: “Раиса Максимовна разделяла мою страсть к природе”. Любимым их отдыхом было – выезжать, так сказать, на лоно. И там наш партработник испытывал своего рода мистические переживания: “Единение с природой достигало такой ноты, что начинало казаться, будто мы уже в каком-то ином мире. Это невозможно передать словами. Наверное, именно такое ощущение испытывает истинно верующий человек в храме во время богослужения. Что ж, природа – тот же храм, никогда она не была для меня “окружающей средой” или “зоной отдыха”, где горожанин собирает цветочки. Я всегда ощущал столь сильную органическую связь с природой, что могу с уверенностью утверждать: формировали меня не только люди, общество, но и она. Многое во мне – в характере и, если хотите, в мироощущении – от нее, от того, что существую не только я в ней, но и она во мне” (курсив мой. – О.Д.).

Мы уже видели, что Горбачев иногда, как бы ненароком, отождествляет природу и собственную мать. Правда, о природе и своей к ней любви он говорит несколько больше и всегда теплей, чем о матери, но это можно понять: природа никогда не отрывала его от себя, не предавала (разве что – когда степь выгорала), не отправляла ни к какой бабушке. Тем не менее, раз уж М.С. предоставляет нам такую возможность, было бы грешно не попытаться получить хоть какую-то информацию о его взаимоотношениях с матерью (а значит – и с женщинами вообще), основываясь на опыте его взаимоотношений с природой. Начнем с утверждений: она формировала, многое от нее и “существую не только я в ней, но и она во мне”.

Если понимать эти утверждения как-то физиологически, то перед нами банальность, граничащая с бессмыслицей. Но, разумеется, наш герой не имеет в виду ничего чисто физиологического. Уж скорее он имеет в виду что-то слишком высокое. Но при этом фактически пользуется тем же мыслительным ходом, на котором основываются строки Баратынского, цитированные в предыдущей главке: “Родитель” (не обязательно физический) обретается внутри человека (поскольку он этого человека как-то формировал), “волнуется” в нем “вдохновением”, “велит” ему делать что-то, “убедительно пророчит”... Это внутреннее воздействие может быть любым. Например, “Мать” может изнутри бояться за свое дитятко, и именно этот страх испытывает человек, когда утверждает: мне страшно. То есть: говоря о природе “она во мне”, наш герой имеет ввиду нечто похожее на то, что психологии описывают как “Родитель” в человеке (“Мать” в нем).

К сожалению, в горбачевских описаниях состояний мистического “единения с природой” и трансцендирования в “иной мир” есть много наносного, банального, не подлинного, обусловленного чтением книг и беседами с философски образованной Р. М. – тех расхожих штампов, при помощи которых люди обычно пытаются описать неизъяснимое. Опыт неизъяснимого у Горбачева, конечно же, есть, но что этот опыт собой представляет? В самых общих чертах – то же, что у всякого нормального человека: опыт младенца, которого баюкает мать. В это время ребенок еще совершенно природное (соприродное) существо, живущее в основном животной жизнью, растворенное в природе, каковой в это время для него и является мать. Бог знает, может быть, эти переживания даже еще внутриутробные, но, так или иначе, их можно описать словами “я в ней”. Пока что так. А “она во мне” будет чуть позже.

Даже самый тупой “новый русский” способен почувствовать нечто совсем первобытное в том, что переживал М.С. оставшись вдвоем с Р.М. на лоне природы: “Можно было заехать в глухую лесополосу и раствориться в этом безмолвии и красоте”. Надо только понимать эти восторги буквально, без покушений на поэтичность. Вечер в полях, спадает жара, перепелиное пение... “Тогда-то и наступало ни с чем не сравнимое состояние счастья от того, что все это есть – степь, хлеба, запахи трав, пение птиц, звезды в высоком небе. Просто от того, что ты есть”.

Счастье “просто от того, что ты есть” – это буквально младенческое состояние. Мать для младенца в это время и есть сама природа, а природа – мать. Она подательница всех благ, которые ребенок имеет: пищи, тепла, чистоты, покоя, каких-то, может быть, не улавливаемых никакими приборами импульсов (ведь все знают, что прижаться к любимому существу или просто быть рядом с ним – величайшее благо). Но даже в этом внесловесном и внекультурном (лишь природном) общении есть как положительные, так и отрицательные импульсы с обеих сторон. Скажем, ребенок обкакался. Мать меняет (или долго не меняет) памперсы. При этом она может хмуриться, а может улыбаться. Ребенок все запоминает и постепенно начинает понимать, что значат нахмуренные брови или улыбка. Так мало-помалу возникают первые представления о природе. И формируется то, что взрослый М.С. называет “она во мне”. Никакими иными воздействиями вне этих отношений природа “во мне” не формируется. Отнесите ребенка в степь, оставьте его там одного и посмотрите, что будет.

Главное в этом процессе то, что ребенок самим актом своей жизнедеятельности задает природе (матери) вопрос: как ты отнесешься к тому, что я сейчас сделаю? И сделав, получает ответ: а вот так... Мать дает ребенку грудь и улыбается (хмурится). Ребенок делает выводы. И научается по поведению матери определять, что такое хорошо, а что такое плохо (с точки зрения матери). По мере взросления отношения с матерью и вообще окружающим миром усложняются. Постепенно естественным образом ребенок отделяется от матери. В процессе этого отделения из первичного материала еще внесловесных взаимоотношений с матерью и более позднего материала словесного общения в душе человека образуется устройство, при помощи которого он будет отличать плохое для него от хорошего всю свою жизнь. В дальнейшем (дабы избежать употребления потерявшего смысл слова “совесть”) мы будем называть это устройство Оценивающая инстанция (ОИ). Она изнутри влияет на поведение взрослого человека так, как в раннем детстве влияли родители: боится за него, позволяет или не позволяет ему совершать те или иные поступки. И если он совершит что-то запретное, наказывает: “Ребенок” внутри человека (а значит – сам человек) испытывает ощущения неудобства, тревоги, волнения, слабости... В серьезных случаях это может обернуться болезнью.

Теперь вернемся к Горбачеву. Его колыбель качала, конечно же, мать. Но уже очень рано, в три года, он переселился в дом деда Пантелея. В результате первоначальный природный контакт с матерью был утерян. А стало быть, было прервано нормальное развитие ОИ. В дедовском доме мальцу было, может, и лучше, чем в доме отцовском, но естественного природного контакта с матерью ему все-таки, несомненно, не хватало. И чем же могли замещаться эти недостающие интеракции мать-дитя? Только грезами, погружением в младенческое состояние, ассоциирующимися с успокаивающими природными явлениями и ласковой материнской рукой. Отсюда и мечтательность президента Горбачева, о которой он сам подчас говорит.

Вот, скажем, как было во время войны, когда жизнь превратилась в одно сплошное выживание. Мать встанет рано, начнет копать и полоть, а потом – идет на колхозное поле, передав мальчику работы по дому (М.С. называет это совершенно научно – “взрослая жизнь”). “Забыты забавы, игры, оставлена учеба. Целыми днями – один, по горло всяких дел. Но иногда... Иногда, вдруг, забыв обо всем на свете, завороженный зимней метелью или шелестом листьев сада в летнюю пору, мысленно я переселялся в какой-то далекий, нереальный, но такой желанный мир. Царство мечты, детской фантазии”.

Подобные детские грезы (транцендирование в “иной мир”) случаются и со многими взрослыми, но далеко не у всех (вне зависимости от возраста) они столь остры, что проникают даже на страницы книги, посвященной тому, как хотелось, но не удалось сделать жизнь своего народа счастливой. Что касается Мишиных грез, то они – компенсация того, что он недополучил от матери в детстве, рай, в который он бежал из “взрослой жизни”, из мира деда Андрея, от тяжелой работы по дому и саду, которую мать начала, а он продолжает. Рай этот, пожалуй, еще более недостижим и сладок, чем даже потерянный временно мир деда Пантелея. Рай колыбели и матери, с которой он в младенческих грезах продолжает общаться, даже когда ее нет. Природа заменяет ему мать. Природа - это, собственно, мать на той стадии, когда он еще не различает ее индивидуального лица, но лишь ощущает ее благие импульсы. И позже, когда Горбачев будет отправляться на лоно природы вместе с женой, он будет искать эти благие переживания, успокаивающие, как материнская рука.

В отличие от людей, у которых процесс общения с матерью прошел все естественные стадии и естественно же завершился отделением от физической матери, окончательным формированием “Матери” внутренней (ОИ в душе), провозвестник гласности кое в чем навсегда остался младенцем. У него навсегда осталась потребность колыбельных интеракций, у него даже во взрослой речи сохранились младенческие гуканья (вот то самое, что подчеркивают пародисты, имитируя речь Горбачева). Ему жизненно необходимо то младенческое вопрошание, о котором мы выше уже говорили. Не буквально вопрос: что мне делать? – а засылка вопрошающего импульса: как ты посмотришь на то, что я сделаю это?

“Давайте обменяемся”

Проблема, однако же, в том, кому и как взрослый человек может посылать эти вопрошающие импульсы? Ведь глава Горбачев-фонда не язычник какой-нибудь и не псих, чтобы выйти в чистое поле и начать ни с того ни с сего вопрошать. Беспокоить своими проблемами мать-природу... С Марией Пантелевной тоже особенно не поговоришь – женщина она, конечно, хорошая и добрая (хотя и “предала” сына в детстве), но, увы, слишком темная. Ничего кроме своей работы и огорода до самой смерти знать не желала.

Другое дело Рая. С ней можно “обменяться”, она все поймет, а в случае чего и поправит тактично. Она оказалась находкой для ищущего своего младенческого рая Михаила. Как мы видели, они до женитьбы все время разговаривали, и постепенно у М.С. развилась острая потребность делиться с Р.М. всем, что с ним происходило. В конце концов, с годами дошло до того, что когда как-то раз американские журналисты спросили президента СССР, какие серьезные вопросы он обсуждает с женой, Горбачев ответил: “Все”.

Отсюда глупые люди сделали вывод, что г-жа Горбачева чуть ли не руководила страной. Это общее мнение всех недоброжелателей. Однако давайте разберемся, правомерно ли оно? Так сказать, “обменяемся”.

Начнем с начала. Буквально на наших глазах, Михаил Горбачев был подхвачен премудрой девушкой и накрепко привязан к ней. Это произошло потому, что у него самого была такая потребность. Потому что в душе сохранялась неизжитая жажда общения с женщиной, которая могла бы по-матерински руководить им, направлять его в нужное русло. Ведь структура ОИ в душе будущего генсека в результате внезапного отделения (чтобы не употреблять пугающий термин “сепарация”) от матери оказалась недоразвитой, и ему нужен был какой-то протез, опираясь на который, он мог двигаться и ориентироваться в мире. Вот почему Михаил потянулся к Раисе и дальше уже не мог без нее.

Когда он куда-нибудь уезжал без супруги, просто места себе не находил. Ему постоянно недоставало общения с ней, он почти каждый день писал ей письма. И хотел получать ответы: “Прошу, пиши мне. Я их так жду, твои письма, всегда. С ними ты приходишь сама ко мне. А ты мне нужна здесь”. Р.М. в своей книжке объясняет это так: “Ему не давали покоя раздумья, у него была постоянная потребность высказаться – еще и этим, наверное, продиктованы его многочисленные письма из командировок ко мне”. Именно что “не давали покоя”. Вот его собственные объяснения этой мощной, как наркотическая зависимость, “потребности высказаться”: “В командировках впечатления буквально захлестывали меня. Хотелось поделиться с близким человеком, и я стал чуть ли не каждый вечер, когда оставался один, писать письма Раисе Максимовне в Ставрополь. Приходили они к ней, как правило, через неделю, а то и дней через десять, нередко уже после моего возвращения. Но иллюзию постоянного общения эта переписка создавала”.

Интересно, не правда ли? Речь, значит, отнюдь не о том, что молодому Горбачеву хочется донести до подруги какую-то информацию и узнать ответное мнение, но – о некоей специфической форме графомании, о письменной форме той логореи, которая всем так хорошо знакома по импровизированным выступлениям бывшего генсека. Это “создание иллюзии постоянного общения”, ориентированное на жену, в сущности, очень напоминает те грезы, в которые мальчик иногда погружался, когда мать уходила на работу. Правда, теперь, когда М.С. оставался один, перед ним был лист бумаги, которому он поверял свои сокровенные мысли (те же, в сущности, грезы, но только более конкретные) в надежде, что этот листок доберется до адресата, что его прочтет Рая. Впрочем, в последнем даже нет особой необходимости – то, что важно, можно будет сказать и потом, при встрече. А сейчас “иллюзия”, ритуал “общения”, если угодно – навязчивые действия.

Все это лишний раз демонстрирует то, что Р.М. стала для М.С. внешней проекцией одного из элементов структуры его души. Того, который в нем развился (или недоразвился, или развился неправильно, как посмотреть) после того, как его трехлетнего оторвали от матери. Миша был тогда еще связан как бы духовной пуповиной с родительницей, должен был предоставлять ей всю информацию о своей жизни и имел в этом потребность. Но вдруг пуповину брутально перерезали. Это было, конечно, болезненно, но вскоре в добром дедовском доме рана зарубцевалась. А потребность, не изжитая естественным образом, осталась. И нашла себе выход, когда появилась Р.М.

Из того, что пишущему Горбачеву нужна была “иллюзия”, можно сделать вывод, что ему вовсе и не нужен был никакой ответ на его вопрошания. Однако это не совсем так. Он, конечно, привык просто грезить, но человеческий отклик всегда ценил и любил. И в пустоту писать письма, конечно, не стал бы. Он писал потому, что знал, что где-то есть Раиса и что она его всегда выслушает и хотя бы внутри себя как-то откликнется. А ему постоянно нужен был отклик, хотя бы – и иллюзорный. Все эти “давайте обменяемся” он ведь не в пустоту обращал, а к людям, которых видел перед собой. Другое дело, что он не всегда слышал, что ему отвечают. И не всякий отклик ценил. Болдин, например, вспоминает, что любимым чтением М.С. времен поздней перестройки были экстракты из откликов зарубежной прессы о Горбачеве. Славный отклик, надежная поддержка. Но другой уже не было. Кроме, конечно, поддержки жены.

Чтобы понять Горбачева, надо четко различать те детские состояния, о которых мы сейчас говорим, и ту взрослую работу, которую он всю жизнь делал. О работе нам еще много придется говорить, что же касается детских состояний, то здесь он прибегал к Р.М. постоянно. Обсуждал все вопросы, как он это сам объяснил американцам. Да, но только надо понимать, что обсуждения эти были нужны ему не для того, чтобы почерпнуть у подруги ответы на свои конкретные вопросы внешней и внутренней политики, а для того, чтобы удовлетворить свою потребность в младенческом вопрошании, чтобы погрузиться в живительную среду младенческой колыбели, чтобы немного погрезить (как на лоне природы). Не зря же в семье сложился такой ритуал: М.С. возвращается вечером после политических баталий, и они с Р.М. ходят по саду вокруг дома и разговаривают. Точнее – он выговаривается, а она как мудрая женщина слушает. И кивает. Но иногда, наверно, и хмурилась. Вот вам и колыбельные интеракции под шум ветвей или завывание ветра, паллиативное бегство на лоно природы, терапевтическое припадание к материнской груди, катарсис через называние, исповедь. А челядь смотрела на эти парипатетические уединения и умозаключала: Раиса опять ему втолковывает, как руководить государством.

Ставропольские женщины
проголосуй за самую красивую

Телефоны агропредприятий Ставрополья

Книгу можно купить, телефон (8652) 94-14-56

[ Главная ] [ Начало рубрики ]