[ Главная ] [ Начало рубрики ]

To translate the text to the English, German or French languages, press the button located in the bottom part

Психологический портрет Горбачева

Первый в городе

26.09.66 Горбачев стал первым секретарем Ставропольского горкома КПСС. По номенклатурной шкале это было понижение. М.С. объясняет, что его манила большая, чем на предыдущей должности, самостоятельность. Может быть, он искал себе “Нишу свободы”, где надеялся “Запускать процессы” без помех (не сообразуясь с “готовыми “правилами игры”). Если так, то он просчитался, ибо первый секретарь горкома партии – уже довольно конкретная и ответственная должность. Главное, она на виду, на ней слишком много сугубо хозяйственной рутины и довольно мало возможностей для чисто политических проявлений.

Как раз в тот момент, когда Горбачев пришел на новую должность, Ставропольский Горсовет утвердил генплан развития города на ближайшие 25 лет, надо было как-то начинать его реализовывать. Но – как? М.С. жалуется на то, что финансовых средств на реконструкцию и строительство не хватало. “Помимо весьма ограниченных общегосударственных, централизованных источников финансирования их могли дать только городские промышленные предприятия”, но таковых в то время в городе было “раз-два и обчелся”. Замкнутый круг. Вполне можно допустить, что кто-то злой специально подставил нашего героя под эту логическую вертушку. Ну что здесь сделаешь чисто политического? Хоровой кружок? Дискуссионный клуб? Нет, надо искать что-то новое...

И М.С. искал: “Свои планы развития города мы связывали с реализацией “косыгинской реформы”, расширением хозяйственной самостоятельности предприятий”. А поскольку “судьба реформы в значительной мере зависела от ее восприятия кадрами, инженерно-техническим корпусом”, горком партии в первую очередь занялся работой с этими кадрами – “состоялись встречи в горкоме и на предприятиях, силами партийного аппарата и научных работников провели социологическое исследование”. То есть Горбачев “посоветовался со специалистами” и понял – sic! – что итээры на производстве находятся в приниженном положении.

Нет, пожалуй, это все-таки был своего рода “дискуссионный клуб”, как и – проведенный в апреле 67-го пленум горкома, где обсуждался весь комплекс проблем, связанных с осуществлением реформы. Рассказав о нем, Горбачев печально заключает: “Искали свою роль как могли, действовали в пользу продвижения реформы, но существенных изменений не происходило. Ключ к переменам находился за пределами Ставрополя”. Это звучит достаточно заупокойно. Новый руководитель бьется, как рыба об лед, ищет свою роль, пытается наладить какие-то новые формы работы, но – что он может сделать, когда вышестоящие органы в основном озабочены “показателями выполнения плана”.

Конечно, такое положение дел не могло удовлетворить человека практикующего “Чисто политическую работу”, но, что делать, приходилось заниматься текущими делами: “Все-таки шаг за шагом реализация генерального плана развития Ставрополя продвигалась вперед. Город покрылся строительными лесами, которые стали его своеобразной визитной карточкой. А мы, работники горкома, чуть ли не поголовно превратились в прорабов”. Полное торжество мира деда Андрея. Не сомневаюсь: и в этой конкретно-строительной рутине Горбачев показал себя как прилежный работник. По крайней мере не хуже, чем в отрочестве, когда он с отцом совершал свой триумфально увенчавшийся “Заезд в рай на комбайне”.

Но все-таки быть только прорабом совсем не хотелось... Внутренне не удовлетворяло. Поэтому глава городских коммунистов продолжал искать свою роль на иных путях. В книге “Жизнь и реформы” сказано, что как раз 67-м в его отношениях с первым секретарем крайкома Ефремовым “как бы появилась трещина, стали возникать недоразумения по различным, иногда никчемным поводам. В частности, причиной недоразумений стали мои контакты – по телефону – с Кулаковым”. М.С. объясняет, что к этим телефонным контактам Ефремов “относился очень ревниво” потому, мол, что надеялся вернуться в Москву (как мы помним, он был в опале) и боялся утечки информации, которая могла бы помешать его планам.

Странный, видимо, был человек этот Ефремов, если думал, что Горбачев перезванивается с Кулаковым только для того, чтобы рассказывать тому о делах и планах главы коммунистов Ставрополья. Как будто у М.С. не было других дел, поважнее. Ведь ясно же, что безвыходные проблемы развития города заставляли его партийного руководителя искать наверху какие-то чисто политические ходы для их разрешения. А заодно (это обычно бывает неразрывно связано) и для разрешения своих личных проблем. Короче: проведя “Поиск своей ниши”, поняв, что на данной должности найти ее невозможно, Горбачев повел (ну, конечно, вполне бессознательно) “Чисто политическую работу” в ином направлении, перевел ее в плоскость “Атаки слабой позиции”. Начал, конечно, с приема “Докажи готовность” (перезвоны с Кулаковым, которые заметил Ефремов и – сразу напрягся), потом должно было наступить “Ожидание повода”, а, когда он нашелся, пришло время “Нет, я вам все же скажу...” с вытекающей отсюда “Демонстрацией горя”.

Разумеется, этот процесс шел совершенно естественно: Горбачев звонил Кулакову, а некие “шептуны и подхалимы”, которые после ухода М.С. из крайкома “стали группироваться вокруг Ефремова”, играли на “подозрительности” последнего. Наш герой видел все это, он “ожидал, вот-вот недовольство выплеснется наружу. Так оно и произошло вскоре”. Однажды члены бюро крайкома обсуждали некоего высокопоставленного пьяницу из своей среды. Все выступали весьма осторожно, лишь Горбачев “высказался за обновление на предстоящей конференции руководства горкома”, которым руководил упомянутый пьяница.

Дальше кульминация сценария “Атака слабой позиции”. Ефремов срывается и сообщает Горбачеву все, что о нем думает. Начальнику вторит рой “подхалимов”. Горбачев отвечает: “Если вам не интересны и, более того, бесполезны мои суждения и оценки, то прошу больше меня сюда не приглашать. Обсуждайте в “своем кругу”. У вас тут, я вижу, сложилось “прочное” единство и полное совпадение взглядов”. С этого момента отчуждение между фактически сосланным в Ставрополь Ефремовым и перспективным (имеющем в Москве покровителей, в чей адрес шла “Демонстрация горя”) будущим генсеком лишь нарастало. Результат: летом 68-го с нашим героем случается “Неожиданное назначение”, он становится вторым секретарем крайкома.

Что и говорить, разыграно как по нотам. Но я продолжаю настаивать: это не отнюдь не М.С. провернул, это как бы само собой получилось, изнутри, кто-то помог, скажем – дед Пантелей (кстати, в переводе на русский язык это имя значит “всемилостивый). То, что Горбачев действительно не знал, к чему вел, подтверждается тем, что он хотел резко сменить род своей деятельности, искал “запасной аэродром”. Закончив в 67-м году сельхозинститут, всерьез думал о том, что “надо разворачиваться в сторону науки”. Уже даже сдал кандидатские экзамены. По наивности, может быть, полагал, что там, в науке, он найдет мир деда Пантелея, что там не будет плана, рутины, бумаг – всего того, что так его мучило на неблагодарной должности первого секретаря горкома.

Но бессознательно запущенные им процессы уже шли, шли и шли... Должен был лишь наступить момент, чтоб они проявились. И он наступил: освободилось место второго секретаря крайкома. Когда это стало известно, М.С. демонстративно отодвинулся в сторону, засобирался на отдых в Сочи: я, мол, тут ни при чем, а если что, так это – полная неожиданность. И точно: “Вдруг перед самым отъездом звонок от заведующего общим отделом Павла Юдина:

– Не уезжай, Михаил, задержись, указание Ленида Николаевича”.

Горбачев к Ефремову: Ленид Николаевич, путевки “горят”, отпустите. Надменный ответ: “Дождешься пленума”. Горбачев: “Я заранее присоединяюсь к вашему предложению”. А тот опять: жди...

В общем, как ни противился Ефремов выдвижению нашего героя, а пришлось прогнуться. В Москве уже все было ”предрешено”. Очевидно, поэтому, когда Ленид Николаевич пригласил к себе Михаила, дабы объявить о новом назначении, последний позволил себе скромный кураж: “Вы же со мной работать не хотите. И не надо себя насиловать. Претендентов много, а мне разрешите уехать в отпуск”. Каков шутник! Впрочем, нет, я забыл: он ведь тогда еще вроде не знал, что, несмотря на все ухищрения Ефремова, пытавшегося “использовать свои старые связи”, решение уже состоялось: “Капитонов занял твердую позицию, его поддержал Кулаков”... Президент настаивает на том, что только потом уже ему рассказали об этом московские аппаратчики. В это можно поверить, ибо “Атака слабой позиции” особо успешна, когда бессознательна. Однако трудно поверить в то, что человек, столь успешно применивший эту “Атаку”, может быть столь невинен, что продолжает играть дурачка, когда уже дело сделано. Вот заключительный диалог, разобранной выше интриги – Ефремов посылает только что (5.08.68) избранного вторым секретарем Горбачева в Москву и слышит в ответ лепет:

“– Куда? К кому? Какие рекомендации?

– Сам знаешь куда – в орготдел ЦК. Там твоих заступников хватает”.

Второй в крае

Особенно замечательно то, что едва закончился описанный выше политический процесс карьерного перехода, как противники помирились: “После двух-трех месяцев взаимной адаптации у нас, как прежде, сложились нормальные товарищеские отношения”. Это объяснимо: одно дело – детские политические игры в мире деда Пантелея и совсем другое – конкретная взрослая практика. А конкретика состояла в том, что им обоим было выгодно, чтобы больше не было ссор, и в крае все шло хорошо. Потому что: чем быстрее Ефремова вернут в Москву (на любую должность), тем быстрее Горбачев станет первым в Ставропольском крае. Оба-двое они над этим работали. Но, конечно, М.С. опять делал крен в “Чисто политическую работу.

Он пишет: “У Кулакова отношения с секретарями строились на основе двух критериев – способности “сделать план” и личной преданности. Все остальное ему представлялось несущественным. Ну а совместные выпивки упрощали взаимоотношения до такой степени, что некоторые из секретарей, как говорится, сели Федору Давыдовичу на голову. Некоторые из них чувствовали себя в районе чуть ли не удельными князьками”. Распустились люди, а Ефремов не мог навести порядок. Он “трудно, нехотя шел на обновление секретарского корпуса”. Мы это уже видели – в этом был один из поводов его конфликта с Горбачевым. Но когда последний стал вторым секретарем, не желающий больше ни с кем конфликтовать первый свалил на него все дела, связанные с безобразиями в секретарском корпусе. “Поставить секретаря райкома на место, предъявить ему принципиальные требования – не так просто, – объясняет Горбачев. – Особенно тяжело решались дела, связанные с начальственными пьянками”.

Тут М.С. взялся за дело круто, с огоньком. Он вспоминает: однажды “пришлось мне самому учинить проверку и устроить публичное разбирательство”. Ефремов ему, бывало, говаривал: “Михаил, не дело это”. А наш отвечал: “Пьянки среди руководителей – самая большая сегодня беда”. Ох, господа, не здесь ли создавалась идеология и оттачивались методы грядущей антиалкагольной кампании, ударившей уже не только по начальству? Впрочем, под видом борьбы с начальственным пьянством можно было проводить разумную кадровую политику. И если бы Ефремов ему не мешал, Горбачев разбросал бы своих “Кадровых деток” повсюду. Вот было бы славно, ведь, наблюдая за работой людей, которых он еще будучи зав отделом парторганов выдвинул или поддержал (а мы описали), М.С. убедился в том, как много могут сделать для улучшения жизни инициативные, компетентные, порядочные руководители. Так он думал в тот момент, а позднее писал: “И мне казалось тогда, что достаточно подобрать и расставить такого рода кадры на ключевых постах, станет возможным решение многих насущных проблем”.

Идеалист, сколько раз ему в дальнейшем пришлось убедиться, что кадры, подобранные им, мало пригодны к серьезной работе. Да что там кадры – на дворе стоял август 68-го. Через две недели после того, как М.С. стал вторым секретарем, в Прагу вошли советские танки. Ефремов как раз был в отъезде и заседание бюро крайкома, одобряющее “решительные и своевременные меры по защите завоеваний социализма в ЧССР”, прошло под председательством Горбачева, который, увы, лучше других знал положение дел в Чехословакии, поскольку не так давно встречался со своим студенческим другом Зденеком Млынаржем. Легко ли это все пережить человеку благородному и мыслящему?

Нет, нелегко. М.С. сообщает: “Постепенно я осознавал, что существовавшая система создала достаточно жесткие рамки для любой формы деятельности и инициативы. Эти рамки определялись направленностью политики руководства страны”. То есть вот он враг, нащупан пытливой мыслью и назван по имени: “Существующая система”. Именно она создала эти ненавистные “достаточно жесткие рамки”, котрые вечно мешают погружаться в мир деда Пантелея. Эти ужасные “жесткие рамки” (“готовые “правила игры”) насаждают повсюду мир деда Андрея, заставляют все болше заниматься пошлой рутиной, тем, что не нужно, претит свободным порывам, душит чисто политическую работу, живой поиск, инициативу в запускании разнообразных процессов...

Что и говорить, после событий в Чехословакии, в Совсоюзе действительно наступает маразм. Горбачев свидетельствует: “После 21 августа началось “закручивание гаек” в идеологической сфере, жесткое подавление малейшего проявления инакомыслия. ЦК КПСС требовал от местных органов решительных действий в идеологии. Борьба с диссидентством приняла массированный повсеместный характер”. В таких условиях, ясное дело, полезней (для души) бороться с секретарским пьянством, но, увы, приходилось бороться и с несчастной интеллигенцией, которая вечно не вовремя высунется. Вот некто Садыков (завкафедрой философии Ставропольского сельхозинститута) тиснул книжечку в местном издательстве. Называется “Единство народа и противоречия социализма”. Так себе, ничего такого страшного, все в духе хрущевско-косыгинских реформ, но, увы, ситуация успела уже измениться. Сверху идет указание: “проработать” товарища Садыкова на бюро крайкома. Не без некоторого охотничьего азарта М.С. вспоминает: “Разделали мы его на бюро, что называется, под орех. Да, это был “долбеж”. Главный наш идеолог Лихота требовал исключения из партии. Ефремов не поддержал. Остро критичным было мое выступление. Садыкову объявили строгий выговор, освободили от заведования кафедрой”.

Конечно, этот и другие подобного рода случаи использования приема “Не залупайся”. не прошли для М.С просто так. Карьера карьерой, а совесть ведь тоже имеется. Горбачев так прямо и говорит: “Мучила совесть, что мы, по сути, учинили над ними расправу, что-то неладное творилось в нашем обществе. /.../ Начинался “застой”.” Вот в самый разгар этих мук и как раз на подъеме застоя Горбачев избирается (10.04.70) на пост первого секретаря Ставропольского крайкома партии.

Партийный губернатор

Брежнев сам занимался формированием секретарского корпуса, этой опоры режима. Во всяком случае – лично беседовал с каждым кандидатом при его назначении, присматривался. При смотринах Горбачева, произнеся необходимые общие слова о его назначении, Леонид Ильич вдруг “каким-то особо доверительным тоном” стал рассказывать, как отступал в годы войны по степям к Новороссийску: “Жара, пыль, безводье. Попить воды, утолить жажду – проблема. Тогда я обратил внимание, что люди собирают во время дождя воду с крыш в специальные емкости”. Естественно, М.С. подтвердил правильность наблюдений генсека и сказал, что на Ставрополье проблема воды стоит еще острее, чем на Дону и Кубани.

Может быть, этим эпизодом и определилось приоритетное направление деятельности молодого первого секретаря. Ведь “Почувствовать настроение” руководителя при первом близком контакте с ним и затем играть на этом настроении, сделать наметившееся при первом знакомстве лейтмотивом дальнейшей своей деятельности и как бы основой продолжения контакта – один из существеннейших приемов успешной карьеры (мы сейчас уже начали разбирать новую технологию). Разумеется, Горбачев и без всякого Брежнева знал, что такое вода в зоне рискованного земледелия, нутром чуял еще с раннего детства (мать-природа), но уж раз сам генсек ни с того, ни с сего заговорил о воде, это – что-то вроде знака свыше...

Начал М.С. так, как обычно он начинал на всяком новом месте: на одном из первых заседаний бюро крайкома поставил вопрос о разработке перспективного курса, который привел бы и так далее... Коллеги не то, чтобы не поддержали, но как-то насторожились. И тогда он изложил в письменном виде свои соображения, развернувшаяся дискуссия закончилась согласованным решением. Далее, естественно, “завязался процесс коллективных размышлений, совещаний и встреч с учеными, специалистами, практиками”. Все это нам уже до боли знакомо (“Поиск своей ниши”, “Посоветоваться со специалистами”), однако, как мы уже тоже знаем, на каждом новом месте в начинаниях М.С. появляется новый лейтмотив. В данном случае (согласно “Почувствованному настроению”) это была вода.

Конечно, проблема орошения как-то решалась и раньше, уже началось строительство второй очереди Большого ставропольского канала (БСК), но, как объясняет Горбачев, “мы подсчитали, что при существующих темпах сооружения БСК ни мы, ни наши дети не увидят зримых результатов”. А результаты хотелось видеть как можно быстрее. Очень хотелось, чтобы результат деятельности нового руководителя явился бы весомо, грубо, зримо перед всеми – и перед начальством, и перед населением (“Синдром Бобчинского”).

В общем, появилась записка в ЦК, и уже осенью, на отдыхе в Кисловодске, М.С. заставил министра мелиорации и водного хозяйства СССР прочесть эту записку. Кстати, роль Ставропольских курортов (тоже в некотором смысле водная проблема) в продвижении Горбачева в столицу огромна. Но мы здесь об этом не будем говорить – во-первых, потому, что хватит уже, а во-вторых, потому что курорты курортами, но – надо быть Горбачевым (человеком с тем комплексом свойств, которые мы здесь постепенно описываем), чтобы эффективно такие вещи использовать. Вот и продолжим о горбачевских каналах.

Министр обещал поддержать. Теперь нужна была поддержка генсека. Случай помогает удачливым: примерно через месяц М.С. оказался рядом с Брежневым на трибуне во время юбилейных мероприятий в Баку, урвал момент, объяснил свою боль, получил аудиенцию. Процесс пошел. Леонид Ильич слушал внимательно, вникал в расчеты и схемы и вскоре на заседании Политбюро (на которое нашего героя даже не пригласили) рассказал о планах строительства канала. При этом заметил: “Надо поддерживать новых молодых руководителей, которые ставят вопрос крупно, по-государственному”. Надо ли объяснять, что работа на теперь уже Всесоюзной ударной комсомольской стройке БСК закипела.

Это ведь что-то напоминает, не правда ли? Такая кипучая деятельность ради осуществления довольно рутинных взрослых строительных работ... Точно так же когда-то, будучи еще школьником, Михаил самоотверженно вкалывал вместе с отцом на комбайне, а потом (в результате) уехал в Москву. Описывая это, мы сказали, что тут не просто случайность, но особая технология “Заезд в рай на комбайне”. Ее суть мы тогда же наметили, но до сего момента не имели повода поговорить о деталях. Не потому, что Горбачев не применял ее с юношеских лет, а потому что в его описании предыдущих этапов карьеры технология эта была представлена смутно. Здесь же “Заезд в рай на комбайне” открывается во всех деталях.

Итак, при первом же разговоре с Брежневым Горбачев “Почувствовал настроение” генсека, которое, в общем, соответствовало реальным потребностям края, 50% которого – засушливая степь. И потому стал носиться с идеей интенсификации строительства БСК – посоветовался с товарищами, написал записку, переговорил с министром, добрался до генсека. Этот организационный этап технологии “Заезд в рай на комбайне” назовем “Внедрением идеи-толкача”, а его увенчание – “Апелляцией к дедушке”. Дальше “идея-толкач”, извлеченная из “Почувствованного настроения” становится “Общим проектом” начальника (Брежнев) и исполнителя (Горбачев). Начальник, проникшийся важностью “идеи-толкача”, оформленной в “Общий проект”, заявляет его как свой, после чего наступает этап под названием “Сотрудничество со взрослым” – долгую рутинную работу, во время которой наш герой проявляет себя прекрасным работником и перспективным руководителем, набирает очки и авторитет... В какой-то момент он должен будет “Отвалиться от отца”, как мы это уже говорили, сбежать или “Сделать ручкой”.

Так вот, в ноябре 74-го вторая очередь канала была пущена. Правда, земли, на которые пришла вода этой очереди, не очень нуждались в орошении. Надо было продолжать, гнать канал в засушливые степи, вкладывать в него все новые ресурсы. Недруги постоянно упрекали: “деньги, мол, вкладываются, а ощутимых результатов не видно”. Ох, уж эти застойные времена и нравы! Тогда сама жизнь заставляла устраивать показуху... То есть надо было бы, конечно, больше заботиться о строительстве и благоустройстве обводнительно-оросительной сети, чтобы не портить землю и зря не расходовать деньги. А так – ну, строили, конечно, эту сеть, но с – отставанием. Анатолий Коробейников, работавший в те годы в распоряжении Горбачева в Ставрополе пишет: “Хроническая болезнь – поскорее отрапортовать об успехах – оборачивалась тем, что вводимые в эксплуатацию орошаемые участки постепенно выходили из зоны повышенного внимания и заболачивались, почвы подвергались засолению”. К сожалению, Коробейников прав. Поезжайте на Ставрополье – там вам во всех красках живописуют печальную повесть о засолении.

Совершенно неважно, понимал М.С. неблагоприятные последствия производимых работ или нет. Он все равно ничего другого не смог бы сделать. Потому что время было такое – эпоха застойных торжественных рапортов и эфемерных великих свершений. Тот же Коробейников вспоминает, что иногда подначивал своего патрона резануть правду-матку на каком-нибудь пленуме. “Ну и где я буду после такого выступления?” – отвечал глава края (“Не залупайся”). И он был, разумеется, прав. У него была своя цель в жизни, и ради этой цели надо было не устраивать идиотские эскапады, а неуклонно работать.

Само собой, Горбачев в это время занимался не только каналом. Строительство канала было лишь основой его деятельности. Тем, что, с одной стороны, постоянно напоминало властям о том, что вот есть такой Горбачев (“Синдром Бобчинского”), а с другой – вытягивало всю экономику края (“Сотрудничество со взрослым”) и одновременно все выше поднимало героя в глазах руководства, готовило закономерный (хотя и “неожиданный”) финал этого триумфального “Заезда в рай на комбайне”.

Канал строился, и надо было уже решать, как использовать воду? Сеять на поливных землях пшеницу или кормовые культуры? Партия стояла за пшеницу, а Горбачев – за люцерну (а пшеницу хотел производить методом “сухого земледелия” с использованием паров). В результате победили идеи Горбачева, который опять же прибег к помощи Брежнева (“Апелляция к дедушке”). Ну, а дальше, соответственно, – проблемы овцеводства, птицеводства, машиностроения, строительства, соцкультбыта и прочее. Во всем М.С. показал себя хорошо (будем так считать), к тому же кое-кому наступил и на хвост (конфликты с Медуновым и Щелоковым, где он осторожно попробовал “Атаку слабой позиции”, ориентируясь на Андропова). Отсюда видно, что описываемые здесь технологии могут проводиться не только каждая по отдельности, последовательно, но и – параллельно. А проходя параллельно, они могут сливаться друг с другом, срастаться так, что элементы одной оказываются одновременно и элементами другой.

В этих деталях надо разбираться на конкретных примерах, а пока что скажем общо: проводя в своем крае благотворный “Заезд в рай на комбайне”, М.С. применял одновременно и “Чисто политическую работу”, и “Атаку слабой позиции”, так что до самых важных ушей через Кулакова, Андропова, других товарищей постоянно доходили сигналы: есть такой человек, дерзает, работает, строит канал. И автор “Малой земли” постоянно помнил об этом человеке. Во всяком случае, в ходе знаменитой “встречи четырех генсеков”, которая случилась 19.08.78 на станции Минеральные Воды (Брежнев направлялся в Баку в сопровождении Черненко, а отдыхавший в Кисловодске Андропов в сопровождении Горбачева подъехали к поезду поприветствовать старшего товарища), лидер партии не преминул спросить о канале: “Очень уж долго строите... Он что, самый длинный в мире?” Ответить на это вопрос Горбачеву было нетрудно – ведь как раз в том же августе воды наконец пошли в засушливые восточно-ставропольские степи. Очки были набраны, завершилось “Сотрудничество со взрослым” и наш герой уже был готов “Сделать ручкой”

Впрочем, еще за год до этой встречи карьера М.С. изготовилась к следующему “неожиданному” скачку... Именно не он сам изготовился, а что-то внутри него. Еще в августе 77-го М.С. удачно раззадорил оттираемого от дел Кулакова беседой о проблемах деревни (“политику надо менять” и т.д.), и тот предложил ему написать соответствующую записку. 31.12.77 записка была готова. Через два-три месяца Кулаков предложил разослать ее комиссии Политбюро по вопросам сельского хозяйства. На июльском пленуме М.С. выступил с основными положениями, содержавшимися в этой записке. Через несколько дней Кулаков скоропостижно скончался. В августе Андропов устроил упомянутые выше смотрины на перроне Минеральных Вод. Даже в этой пунктирной констатации проглядывает артистическое сочетание нескольких приемов и технологий. Надо ждать “Неожиданного назначения”.

Уже 26.11.78 – тут “неожиданность” в самой мизансцене – подвыпившего Горбачева по всей Москве (он накануне приехал на Пленум) целый день разыскивали, дабы он предстал перед Брежневым. Нашли под вечер, и Черненко ему сообщил, что Леонид Ильич намеревается завтра внести предложение об избрании гуляки секретарем ЦК. Видимо, спьяну М.С. попытался изобразить свою фирменную скромность, выразить прекраснодушные сомнения в своих возможностях... Но Черненко не склонен был к этим глупостям. Он сказал: “Делай то, что делал Кулаков”. Вишь ты! М.С. поясняет: “Я понял, что речь идет не только о сельском хозяйстве. Роль Кулакова в Политбюро, его близость к Брежневу мне были известны”...

Да не нужно ли будет на Пленуме выступить? – поинтересовался в конце разговора протрезвевший борец с алкоголем. “Ехидный” ответ Черненко: “Твое выступление на Пленуме вряд ли потребуется. Предложение будет вносить сам Леонид Ильич. Значит, ЦК сразу поддержит... И потом ты не так давно выступал”.

На площади Ногина

Так начался последний перед воцарением период карьеры Горбачева. Мы уже знаем те приемы и методы, которыми наш герой пользовался всякий раз, начиная осваивать новый мир, в который он попадал. Знаем, какие механизмы включались позднее и к каким “неожиданностям” в конце концов это всегда приводило. Посему не станем повторяться, будем в дальнейшем лишь попутно указывать на приемы и технологии, которыми наш герой в тот или иной момент успешно воспользовался. А с другой стороны, напомним, что мы не пишем внешнюю фактографическую историю жизни Президента СССР. Мы занимаемся феноменологией горбачевской личности и судьбы, поэтому, опираясь в первую очередь на горбачевские мемуары, мы не будем ловить его за руку, интересоваться, врет он или нет. Если он даже где-то и искажает действительность, это еще не повод отвергать его воспоминания. Ибо – в этом искажении как раз и проглядывает личность нашего героя.

На новом месте М.С. всегда начинал с “Поиска своей ниши”, а в этом поиске “советовался со специалистами”. Кто это был в первое время конкретно, М.С. не сообщает, но, судя по некоторым замечаниям, главным специалистом, вводившим молодого секретаря в курс дела, был Юрий Андропов. Разумеется, имели место лишь самые общие, неформальные консультации (которые начались еще на Ставрополье), но – очень важные. Потому что Горбачев, хоть и был уже опытным политиком, но... “Но лишь в столице я убедился, что все обстоит гораздо сложнее, чем я представлял. Только со временем удалось уловить тонкости и нюансы отношений “наверху”.

О начале своей работы в секретариате ЦК Горбачев говорит: “Я всячески сопротивлялся тому, чтобы стать очередной жертвой этой машины, увязнуть в рутине субординации”. Очень похоже на все начальные этапы на каждой ступеньке его карьеры. Противился “рутине субординации” – это как раз значит “Искал свою нишу”, придумывал нечто такое, что могло бы создать “Синдром Бобчинского”, посылал сигналы высшему руководству, а также тем, чью “слабую позицию” готовился атаковать (скоро произойдет описанная выше стычка с Косыгиным), немного поддразнивал (“Докажи готовность”) коллег: “На первых порах мое энергичное включение в работу Секретариата ЦК, обсуждение вопросов на его заседаниях вызывало у моих коллег не очень-то позитивную реакцию. Некоторые смотрели на меня как на “выскочку”.

Ничего, пусть “смотрят”, это не вредно. Вредно, если так будет смотреть самый главный. Значит надо его просканировать – “Почувствовать настроение”. В этом процессе М.С. тщательно изучил Леонида Ильича и понял его очень четко. Вот что наш герой говорит о “нехитрых приемах политической игры” самого Брежнева: “Пожалуй, главным из этих приемов являлось умение разъединять соперников, подогревать взаимную подозрительность претендентов на власть, оставляя себе роль главного арбитра и миротворца. Со временем для меня стало ясно и другое его качество – злопамятность. Нелояльного к себе отношения он не прощал”.

Значит, нужно вести себя так, чтобы у генсека не возникло никаких подозрений по поводу слишком серьезных властных амбиций (ну, Горбачев слишком молод, это ему пока не грозит), не говоря уж о подозрениях в нелояльности (“Не залупайся”). Отсюда вытекает простая стратегия: нужно приблизиться к Брежневу и тихонечко, исподволь (используя “Улыбку Иосифа”) продолжать процесс сканирования и, исходя из его результатов (“Почувствованного настроения”), доставлять старику всякие маленькие радости.

Вникнув в аграрные дела во всесоюзном масштабе, М.С. понял, что там творится полный раскардаж, обусловленный гримасами централизованного планового распределения: там и сям постоянно чего-то не хватает, постоянные просьбы о “выделении” и “помощи”, “чиновники различных рангов используют решение этих вопросов для укрепления своего влияния и власти”. В общем, “почва для коррумпированности создавалась самая благодатная”. Причем формы ее многообразны – от “вульгарной взятки” до “взаимной поддержки и мелких личных услуг”. Блестящий анализ! Но каковы же выводы, как помочь делу? “Идея, возникшая у меня в этой связи, могла показаться парадоксальной. В качестве чрезвычайной меры я предложил направлять все просьбы исключительно Генеральному секретарю ЦК КПСС”.

Горбачев устроил дело следующим образом: собирались все заявки с мест, сопоставлялись с объективным положением и все это сводилось вместе. “Такого рода сводная записка докладывалась самому Брежневу. Готовились проекты решений. Генсек принимал окончательное решение – помощь исходила как бы непосредственно от него, ему это импонировало”.

То есть, прости Господи, наш прекрасный Иосиф сделал генсека едва ли не главным коррупционером страны. Вот масштаб! И как глубок замысел – чем, скажите на милость, “взаимная поддержка и мелкие личные услуги” существенно отличаются от скромной радости лично помочь просителям, ведь для человека, который абсолютно всем обеспечен, такая форма оплаты услуг, как радость быть благодетелем, очень существенна. Молодец, Михаил, удружил старику. Да и себя не забыл – богатую идею родил, если учесть, что “готовились проекты решений” для Брежнева в аппарате Горбачева, а следовательно – помощь могла быть все же избирательной (см. главку “Рассадник кадров”). Но это мелочи, главное все-таки то, что эта идея доставляла Брежневу радость “помощи, исходящей как бы непосредственно от него”. Такая идея не могла не возвысить нашего героя в глазах дедушки, который лишний раз убедился в том, что молодой человек (“подлесок”, как называл Горбачева Андропов) – политик перспективный, мыслящий масштабно, по-государственному. Так была подготовлена почва для посева новой “идеи-толкача”. Пора уже было приступать к серьезному “Заезду в рай на комбайне”.

В январе 80-го еще свежий кандидат в члены Политбюро приглашен к Брежневу вместе с Громыко и Устиновым. “Впервые я оказался в столь узком кругу, где фактически принимались важнейшие решения, определявшие судьбу страны”. Речь шла о том, что в связи с начавшейся войной в Афганистане и прекратившимися в этой связи американскими поставками зерна в стране сложилась “весьма тревожная продовольственная ситуация”. Докладывая об этом, М.С. просто напугал стариков открывающимися перспективами, каковые и действительно были мрачными. И воспользовался представившимся случаем еще кое для чего: “Тогда же я впервые поставил вопрос о необходимости разработки программы, которая освободила бы нас от импорта зерна. Я еще не называл ее “продовольственной”, но речь шла именно о ней”.

Вот перед нами “идея-толкач” в ее первозданном виде. Для нее пока не придумано имени, еще предстоит долгий и трудный процесс ее “внедрения”. Но уже сейчас выглядит она весьма привлекательно, обещает быть весьма продуктивной с практической точки зрения. М.С. четко “Почувствовал настроение” и выступил вовремя – напуганные старики готовы его поддержать начинание. Они понимают, что нельзя одновременно играть мышцами и зависеть от импорта хлеба, а значит – надо что-то делать с сельским хозяйством. Молодой человек прав, вот и пусть занимается...

Чего они не понимают, так это того, что будущий генсек уже приступил к осуществлению технологических процедур “Заезда в рай на комбайне”, что “Продовольственная программа” при всей ее необходимости стране, при всех колоссальных усилиях, потраченных на ее создание и частичное внедрение в сельское производство, на деле будет использована нашим героем в первую очередь лишь для того, чтобы быстро выдвинуться. Ни в коей мере не хочу его за это осуждать, в конце концов какую-то (правда, скорей – призрачную) пользу экономике она принесла. Но если смотреть на вещи трезво, придется признать: не ради какого-то экономического эффекта она создавалась, а ради эффекта пропагандистского.

В первую очередь М.С. возвышал себя в глазах Брежнева. “Апелляция к дедушке” шла всякий раз, как поднимал свою гнусную голову какой-нибудь ретроград. “Программа”, естественно, подавалась как “Общий проект”, так что дорогому Леониду Ильичу пришлось ее лично зачитывать на Пленуме ЦК. И как следствие, Горбачев набирал вес и авторитет в глазах других партийных товарищей. В результате, представьте, дошло до того, что Николай Тихонов стал опасаться, что наш беглец от рутины метит со своей “программой” на его высокий, но слишком конкретно-хозяйственный пост. Перепуганный Председатель Совета Министров даже стал ставить палки в колеса субъекту великолепного “Заезда в рай” (мол, средств нет на вашу агропрограмму), но, искусно проведя “Атаку слабой позиции”, Горбачев на завершающем этапе “сломал Тихонова”.

Конечно, нельзя отрицать того, что при разработке “Продовольственной программы” было много “Сотрудничества со взрослым”. Горбачев и сам плодотворно работал, и привлекал лучшие научные силы страны. Но, выступая в ребяческой роли “Вылитый дед, требующий внимания”, он все-таки был в основном озабочен чисто политическими результатами. Всякая “идея-толкач”, лежащая в основе любого “Заезда в рай на комбайне”, должна быть отброшена, как бесполезный уже змеиный выползок, в тот момент, когда перестанет приносить политические дивиденды. Поэтому вполне естественно, что М.С. немедленно напрочь забыл о своей “программе”, как только Брежнев скончался. Наступила иная эпоха, начались новые игры.

Последний бросок

Впрочем, не совсем новые. На склоне брежневской эры, летом 82-го М.С. подготовил записку генсеку, в которой предлагалось создать комиссию Политбюро по вопросам экономической политики. Собственный это был почин или Андропов надоумил – неизвестно. Но, во всяком случае, Юрий Владимирович записку читал, вносил поправки и обещал поддержку. Так загодя оформлялась “идея-толкач” для нового этапа головокружительного восхождения, намечался новый сюжет для “Заезда в рай на комбайне”.

Тогда еще никто не мыслил в столь формализованных терминах, но общий смысл такого рода начинаний люди прекрасно улавливали. Записку, естественно, попридержали. Горбачев говорит: “Вскоре до меня дошли слухи, что кое-кто усмотрел в моем предложении претензии Горбачева через комиссию прибрать к рукам правительство”. И добавляет: “От подобного рода домыслов и подозрений можно было сойти с ума. Никто не хотел думать о деле, вернее, за любым делом усматривали прежде всего какую-то личную корысть”.

Зря он так. То есть, конечно, эти “кое-кто” мыслили очень приблизительно, в примитивных категориях тонких дворцовых интриг своего времени. Усматривали в горбачевских начинаниях сознательную “личную корысть”. Но ведь и наш герой недооценивает работу своего бессознательного. Не видит того, что за любым его делом стоит еще нечто иное: “Поиск своей ниши”, стремление убежать от надоевшей и уже бесперспективной рутины (в каковую успела уже превратиться “Продовольственная программа”) к новому делу, сулящему захватывающие и притом “чисто политические” возможности. А на мешающих делу зарвавшихся “кое-кого” управа известна: “Общий проект” и “Апелляция к дедушке”. М.С. переделал свою записку в “проект записки от имени Генерального секретаря”. Брежнев прочел, позвонил и сказал: “Все правильно пишешь, но конец не тот – опять комиссия. /.../ у меня предложение: давай создавать в ЦК экономический отдел, и подумай, кого поставить”.

Так Леонид Ильич стал крестником нового отдела ЦК, в котором вызревали экономические идеи перестройки. Горбачеву нельзя отказать в прозорливости. Год смерти Брежнева стал первым после войны годом, когда остановился рост реальных доходов населения. И, конечно, в этих условиях создание при отходящем генсеке экономического отдела, в котором должна была создаваться стратегия перемен в народном хозяйстве, обещало богатые возможности. Правда, через несколько месяцев Брежнев скончался. Ну ничего, Андропову тоже пригодится отдел стратегического назначения со свежим человеком во главе. “Когда мы с Юрием Владимировичем стали обсуждать кандидатуру заведующего отделом, я настаивал на том, чтобы это был совершенно новый человек. Выбор пал на Николая Ивановича Рыжкова”. Сам Рыжков не очень-то склонен переоценивать роль Горбачева в своем назначении, но рассказывает, что в декабре 82-го Андропов пригласил обоих к себе и сказал: “Не теряйте времени, его у нас совсем нет. Михаил Сергеевич, не замыкайтесь только на сельском хозяйстве, поактивней подключайтесь к вопросам общей экономики. И работайте вместе!” Горбачев это подтверждает и добавляет, что в это же время (вот только неясно, в присутствии Рыжкова или нет?) новый генсек сказал: “Вообще, действуй так, как если бы тебе пришлось в какой-то момент взять всю ответственность на себя. Это серьезно”. Процесс пошел...

Под этот процесс, основой которого была подготовка экономических реформ, генсек начал производить кадровые перемены. На ключевые посты пришли новые люди. Горбачев утверждает, что многие из них были назначены по его рекомендации, в частности – Лигачев, который, возглавив Орготдел ЦК, должен был заняться кадровым обеспечением реформ в регионах. Наш герой торжествовал – он вновь угадал, оказался впереди паровоза (точнее – на “Комбайне”), который “толкал” его к новым горизонтам (в “рай”), подальше от аграрной политики, не оправдавшей надежд. Зерна за кордоном закупали все больше, Андропов на это реагировал остро: “Ох уж эта твоя Продовольственная программа”. “Не моя, а наша”, – отвечал в таких случаях “подлесок”, задним числом “Апелируя к дедушке”. Вообще, особая близость Горбачева и Андроповым – может оказаться мифом, который создал М.С. Люди сведущие утверждают, что старый гебешник просто использовал возможности своего клиента на полную катушку. Это очень похоже на правду, но – что это меняет? Людям свойственно использовать друг друга, и, естественно, наш протеже тоже использовал своего патрона на полную катушку в своих чисто политических целях.

И он был бы рад делать это и дальше, но 9.02.83, через год и три месяца после прихода к власти, Андропов умер. Считается, что с приходом Черненко наступило время реакции, противники перемен стремились покончить с начинаниями Юрия Владимировича. Так-то оно так, но стремление это было уж слишком беззубым, не очень-то страшным для Горбачева, который сумел с пользой для себя использовать краткий период андроповского генсекства. Он не стал еще самым “главным”, но – сумел стать вторым человеком в партии. Символом этого был его переезд в сусловский кабинет, из которого и Андропов, и Черненко шагнули к власти.

Технологический процесс “Заезда в рай на комбайне” путем подготовки экономических реформ продолжался. Консерваторы сопротивлялись? Ну да, пытался Тихонов помешать Горбачеву вести заседания Секретариата. И чего добился? Того, что так и не было принято решение поручить М.С. это ведение. Неприятно, обидно, мучительно... Ну и что? Горбачев все равно его вел. Кишка тонка была у этих отживших свое стариков что-нибудь изменить. Витальности не хватало. Вымирали они. Черненко не мог уже вести Политбюро, и это делал за него опять-таки Горбачев. Тоже, конечно, обидно, что и тут не приняли старики формального решения, чтобы он делал это на постоянной основе, но с точки зрения “Атаки слабой позиции” – очевидная польза.

Рыжков жалеет Горбачева: “Каждый четверг поутру он сидел сироткой в своем кабинете /.../ и нервно ждал телефонного звонка больного Черненко: приедет ли тот на ПБ сам или попросит Горбачева заменить его и на этот раз”. Действительно жалкое зрелище, но ведь это лишь сближало уходящего генсека с – идущим ему на смену, заставляло их быть в постоянном контакте, позволяло без помех применять “Улыбку Иосифа”, “Демонстрацию горя”, “Апелляцию к дедушке”. В зависимости от складывавшихся обстоятельств Горбачев использовал эти элементы разных технологий (и соответственно – сами технологии), то по отдельности, то в сочетании друг с другом. А в результате все важнейшие вопросы решались в пользу М.С. – к неудовольствию ретроградов. Так что зря удивляется Николай Иванович, подводя промежуточный итог своим размышлениям о мрачных временах Черненко: “Но – вот вам парадокс! Подобное положение не мешало нам продолжать дело, начатое при Андропове”. Слишком технократически мыслит, а тут – психология. И она объясняет, почему ретроградный Черненко освящал своим именем прогрессивные дела Горбачева. И даже – с подачи М.С. – выступал инициатором некоторых фактически уже перестроечных начинаний. “Общий проект”, господа, ничего не попишешь.

Вот например, столь знакомое всем ускорение научно-технического прогресса (НТП). Записка о необходимости этого “ускорения”, родившаяся в недрах Экономического отдела ЦК, была представлена в Политбюро за подписью Константина Черненко в июле 84-го. Горбачев с Рыжковым сочли, что такое важное дело должно исходить от самого Генерального. В октябре Политбюро рассмотрело записку и решило – внимание к дате! – 23.04.85 провести Пленум по этой проблеме. Вступительное слово – Черненко, докладчик – Горбачев. Началась подготовка материалов (“Сотрудничество со взрослым”), дело двигалось споро, в январе 85-го был готов документ по “ускорению”. Рыжков, как человек деловой, конкретный производственник (собственно – “взрослый” в этом тандеме), нервничал, ждал заседания Политбюро, которое должно было утвердить документ. Но заседание “так и не состоялось ни в январе, ни в феврале, ни в марте”. Почему?

М.С. вспоминает: “Но чем ближе были мы к Пленуму, тем острее я чувствовал стремление Черненко, Тихонова, Гришина, Громыко отложить его проведение – все они считали, что это будет усиливать мои позиции”. И правильно считали – “Заезд в рай на комбайне” для того и предпринимается, чтобы усилить позиции предпринимающего. Молодые реформаторы (лучше не скажешь) и так уже взяли за горло жалких, ни к чему уже больше неспособных стариков. Проведенное еще при Брежневе “Внедрение идеи-толкача”, следовавшие за этим частые “Апелляции к дедушке” (Андропову, Черненко), неуклонное “Сотрудничество со взрослым” (разработка “новой экономической политики” в Отделе, управляемом верным Рыжковым) – все это и так уже необратимо “усилило позиции” будущего генсека. На Идеологической конференции в декабре 84-го Горбачев уже был всеми замечен, как новая восходящая звезда. Началась возня по его задвиганию, но было уже поздно. Можно определенно сказать, что этот (“экономический”) “Заезд в рай” увенчался полным успехом.

Но параллельно ведь шел еще один (или, если угодно, тот же самый, но – в иной плоскости). Кадровая политика, проводимая преданным Егором Лигачевым на местах, окончательно выбила почву из-под ног консерваторов (начав в 83-м, Егор Кузмич деловито, по-взрослому, без лишнего шума сменил 90% первых секретарей областного и республиканского звена). Плод созрел и должен был сам упасть. Зачем привлекать к успешно идущему процессу лишнее внимание? Есть ли из-за чего конфликтовать с умирающим прошлым?

Короче: Горбачев с Лигачевым сели в машину, поехали в больницу к Черненко и сказали: Константин Устинович, да на черта нам тот Пленум по ускорению, болейте спокойно, разве ж мы звери, разве мы будем, как Гришин, ускорять вашу смерть, заставляя позировать перед телекамерами (многим памятна эта чудовищная пиаровская акция первого секретаря МГК), зачем зря позориться перед народом, пусть все идет как идет, без “ускорения”.

Они были правы. Уже 10.03.85 все, наконец, разрешилось: Черненко скончался. На следующий день Горбачева избрали генсеком. Необходимость в Пленуме по “ускорению” сразу отпала. Кому нужна “идея-толкач”, отработавшая свое? Рыжкову? Пусть занимается... А перед М.С. уже новые горизонты... В назначенный для Пленума по “ускорению” день состоялся совсем другой Пленум. Забудутся многие пленумы, но Апрельский Пленум 1985 года войдет в любой учебник истории.

Ставропольские женщины
проголосуй за самую красивую

Телефоны агропредприятий Ставрополья

Книгу можно купить, телефон (8652) 94-14-56

[ Главная ] [ Начало рубрики ]