[ Главная ] [ Начало рубрики ] [ Продолжение 1 ] [ Продолжение 2 ] [ Продолжение 3 ] [ Продолжение 4 ] [ Продолжение 5 ]

To translate the text to the English, German or French languages, press the button located in the bottom part

Психологический портрет Горбачева

Публикация первой части книги Олега Давыдова "Три карьеры. Горбачев, Ельцин, Путин".

Из этого текста читатели узнают:

	какие детские травмы лежат в основе характера Горбачева?
	почему он оказался намертво привязан к Раисе Максимовне?
	при помощи каких приемов он делал карьеру?
	что заставило его начать перестройку?
	для чего он стремился быть заперт на Форосе?

Олег Давыдов, автор предлагаемого текста, является заместителем главного редактора "Независимой газеты". Он широко известен своими психоаналитическими портретами Ельцина, Солженицына (за эту работу он получил литературную премию Антибукер), Лужкова, Жириновского, Гайдара и других видных политиков. Каждая из этих публикаций имела громкий резонанс. Текст о Горбачеве превосходит все перечисленные своей психоаналитической откровенностью.

ПУТЕМ ПОБЕГА

Жизнь и карьера Михаила Горбачева, президента Союза Советских Социалистических Республик

Олег Давыдов

Через несколько дней исполняется 70 лет со дня рождения человека, который – хотел он того или нет – оказался шарниром, на котором наша страна совершила свой очередной исторический поворот. Случилось это после того, как Михаил Сергеевич Горбачев стал генеральным секретарем ЦК КПСС. Но для того, чтобы понять – что и как он делал на этом посту (и чуть позже, став президентом СССР), необходимо понять что и как он делал до (и собственно – для) того, чтобы занять это пост. Как удалось деревенскому пареньку за рекордно короткий срок прийти к власти в нашей неповоротливой державе, какими качествами, чертами характера надо было для этого обладать? Если мы это поймем, может быть, станет ясно и то, почему он именно так, а не как-то иначе, распорядился доставшейся ему властью.

Любимый и главный

Итак, наш герой родился 2.03.31 в селе Привольном Ставропольского края, но с трех лет уже жил не в родительском доме. “В 30-е годы дед возглавлял колхоз “Красный Октябрь” в соседнем селе, в 20 километрах от Привольного, – вспоминает Горбачев в своей книге “Жизнь и реформы”. – И пока я не пошел в школу, в основном жил с дедом и бабушкой. Там для меня вольница была полная, любили они меня беззаветно. Чувствовал я себя у них главным. И сколько ни пытались оставить меня хоть на время у родителей, это не удалось ни разу. Доволен был не только я один, не меньше отец и мать, а в конечном счете – и дед с бабушкой”. Здесь речь идет деде и бабке по материнской линии Пантелее Ефимовиче и Василисе Лукьяновне Гопкало. Именно им предназначено было сыграть самую серьезную роль в воспитании будущего генсека. Что же это были за люди?

Дед Пантелей происходил из крестьянской бедняцкой семьи, в 13 лет остался без отца, старшим среди пяти детей. Ветеран Первой мировой. Революция подняла его. М.С. вспоминает, что в этой семье говорили: “Землю нам дали Советы”. В 20-е годы участвовал в создании товарищества по обработке земли. В 28-м вступил в ВКП(б) и стал председателем колхоза “Хлебороб” в родном селе Горбачева Привольном. В 30-е председательствовал в колхозе “Красный октябрь”, потом – заведовал районным земельным отделом. На этой должности летом 37-го Пантелея Ефимовича и застал арест. Обвинение: участие в контрреволюционной правотроцкистской организации. Пантелей Гопкало под пытками все отрицал, но его, конечно, все равно бы расстреляли, если бы помощником прокурора края не оказался порядочный человек... Короче, в декабре 38-го деда освободили, а в 39-м он опять стал председателем колхоза.

Бабушка Василиса несколько юмористически относилась к занятиям своего благоверного. Когда Миша спрашивал ее: а как это было, когда дед создавал колхоз? – она отвечала: “Всю ночь дед твой организует, организует, а наутро – все разбежались”. Именно так она говорила или внук непроизвольно искажает ее слова, привнося в них какой-то “привычный вывих” своего сознания, но только приводимое президентом высказывание Василисы Лукьяновны является парадигмой всех его перестроечных начинаний. Ведь основные претензии критиков к генсеку-освободителю сводятся к тому, что он “организовывал, организовывал”, ан глядь – уже “все разбежались”, в конце – даже союзные республики...

Василиса Лукьяновна верила в Бога. В доме, где Миша рос, были иконы, горела лампадка. А чуть ниже – портреты Ленина и Сталина. Это – от деда, державшего в доме еще брошюрки коммунистических классиков от Маркса до Калинина. Совершенно постмодернистское сочетание элементов православной религиозности и коммунистической идеологии. Выпуклый символ того культурного интерьера, в рамках которого протекало дошкольное развитие открывателя “нового мышления”.

Представим картинку: в раннем детстве Миша видит перед собой пример деда, партийно-хозяйственного деятеля районного масштаба. Дед что-то там делает. Организует, руководит, раскулачивает, сбивает крестьян в колхозы, растет в чинах, читает партийные книжки (или только делает вид?), участвует в пропагандистских компаниях (все это неизбежно). Но вдруг ни с того ни с сего верного сталинца (он даже после чекистского застенка считал: “Сталин не знает, что творят органы НКВД”) забирают. Горе в семье. Насмешка неба над землей... Не зря, видно, православная бабушка всегда относилась к организационно-идеологическим увлечениям мужа немного скептически.

Что все это значит конкретно, ребенок пока еще не понимает – слишком мал. Он только видит все и мотает на ус – впитывает поведенческие стереотипы деда, учитывает скептицизм бабушки по поводу некоторых его организаторских усилий и на всю жизнь запоминает тот ужас, которым все это кончается перед поступлением в школу... После ареста деда “даже соседские мальчишки избегали общения со мной, – жалуется М.С. и добавляет: – Меня все это потрясло и сохранилось в памяти на всю жизнь”.

Другой мир

Чтобы объяснить, что дала Советская власть крестьянству, бывший генсек рассказывает, что в детстве он еще “застал остатки быта, который был характерен для дореволюционной и доколхозной деревни”: беспросветную бедность, чудовищную антисанитарию, “а главное – тяжелый изнурительный труд”. Так жили и в доме Андрея Моисеевича Горбачева, дедушки по отцовской линии. Когда его старший сын Сергей женился в 29-м на Марии Пантелеевне Гопкало, молодые поначалу жили именно в этом доме. Потом отделились.

О деде Андрее известно, что он “характером был крут и в работе беспощаден – и к себе, и к членам семьи”. В отличие от деда по матери он не был склонен к общинному бытию: “Коллективизацию дед Андрей не принял и в колхоз не вступил – остался единоличником”. Именно в таком качестве едва сводил концы с концами (трое его детей умерли от голода 1933 года). В 34-м он не выполнил план, спускаемый властями единоличникам, и загремел как “саботажник” на лесоповал в Иркутскую область. Работал отменно, принудработы закончил досрочно с двумя почетными грамотами ударника труда. Вернулся и сразу вступил в колхоз. Перековался. Угрюмый индивидуалист, ударенный жизнью, он старался держаться подальше от людей, но работал все так же отчаянно.

Президент ничего не говорит о том, какова была обстановка в семье его родителей после того, как они отделились от Андрея Моисеевича и стали жить самостоятельно; бедствовали ли его отец и мать точно так же, как члены семьи деда Андрея, или жили чуть лучше. Скорей всего – бедствовали. Об этом можно судить хотя бы по тому, что Мишины родители были довольны тем, что их трехлетний сын поселился в доме дедушки Пантелея, где условия были несомненно более сносные (как никак – председатель колхоза). Но в 37-м с дедом случилось несчастье, что означало конец золотому житью.

То есть детство Горбачева четко разбивается на три периода, разделенных травмирующими ситуациями. От рождения до трех лет (возможно, немного меньше) он рос в доме родителей. Переход к бабушке с дедушкой – поначалу, конечно же, травма. Ребенок еще слишком мал для того, чтобы понимать, что его отправляют в другой дом для его же блага (дед Андрей уже в ссылке). Он воспринимает это как предательство родителей, в первую очередь – матери, с которой он все еще накрепко связан. Последствия такой травмы могут остаться на всю жизнь. Во всяком случае, у Горбачева они остались. Именно неизжитой травмой резкого отрыва от матери следует объяснить (и оправдать) тот холодок, который был у М.С. по отношению к матери. Недоброжелатели обычно объясняют это тем, что у Раисы Максимовны сложились с ней плохие отношения, но вскоре нам придется увидеть, что все здесь гораздо сложней и интересней.

Второй период – жизнь в доме Пантелея Ефимовича – заканчивается травмой, нанесенной арестом деда. Эта травма была столь болезненна, что, достигнув высоких партийных чинов и имея возможность затребовать следственное дело деда, наш герой не сделал этого – “не мог перешагнуть какой-то душевный барьер”. Прочитал дело только в 91-м после того, как сам посидел под арестом, но об этом мы поговорим напоследок. А сейчас – о третьем периоде детства. Он протекал в основном в Привольном, в доме с роскошным садом. Вроде все начало налаживаться, но – грянула война. Дед ушел за линию фронта, отец – на фронт. Мальчик остался с матерью. Жизнь постепенно превратилась в какое-то первобытное существование, в повседневный процесс выживания, когда нет самого необходимого – ни тепла, ни еды, ни обуви, ни одежды. Ее приходилось изготовлять самим – сеять коноплю, мочить ее, трепать, сучить нить, ткать, шить... Первобытная жизнь в чистом виде.

Таковы эти три различных периода. Получается интересно: все, что связанно с домом родительским, описано мрачными красками. И напротив – жизнь в доме деда Пантелея описана красками радужными (даже арест Пантелея Ефимовича бросает макабрический отсвет на жизнь именно в родительском доме, а не в дедовском). Насколько это отражает реальное положение дел, сейчас уже трудно сказать, ведь мы имеем дело с детскими воспоминаниями, а ребенок (живущий во взрослом), не анализирует причин того, почему ему здесь хорошо, а там плохо – то ли мать его чем-то обидела (а чем – он уже и не помнит), то ли в хате у деда действительно было чище, сытней и просторней, а скорее – все вместе и плюс – еще что-то. Дитя просто стремится туда, где ему лучше.

Да собственно, нам и неважно, как было на самом деле с этим “лучшим” и “худшим”, это ведь дело историков, а мы здесь больше интересуемся психическими феноменами, устройством души человека, в корне изменившего жизнь в обитаемом космосе. Для дальнейшего анализа необходимо лишь зафиксировать факт: из детства президент вынес некое смутное представление о двух разных мирах, которые можно условно назвать “Миром деда Пантелея” (общинным, председательским) и “Миром деда Андрея” (мир склонных оставаться единоличниками родственников отца). Предпочтение Горбачев отдает первому. Сколько ни пытались Мишутку оставить хоть на время у родителей, это не удалось ни разу.

Вылитый дед

До сих пор мы смотрели на Горбачева и его личную историю его же глазами (основывались на его воспоминаниях, которые могут и даже должны искажать реальную картину). Теперь попробуем посмотреть на него со стороны. Просто: как он выглядит, на кого он похож?

В книге “Я надеюсь...” (представляющей собой длинное интервью Раисы Максимовны Горбачевой) жена президента говорит своему собеседнику: “Вы вот обронили, что Михаил Сергеевич похож на свою маму. Я хочу Вас поправить – это не совсем точное наблюдение, хотя Вы можете со мной не согласиться. Черты его лица все же – отцовские. А вот глаза – глаза бабушки Васютки. Это его бабушка по линии мамы, жена деда Пантелея. Бабушка Василиса. У бабушки Васютки – так ее звали все – были прекрасные, завораживающие черные глаза. Они и “достались” Михаилу Сергеевичу – глаза бабушки Васютки”.

То есть – самый близкий нашему герою человек говорит, что физический облик (черты лица) Горбачева – от отца, а вот психика (глаза как зеркало души) от бабушки. Действительно, гены отца (согласно известным биологическим законам) не могут не проявиться в чертах сына, а вот психическая наследственность определяется тем, с кем человек общался в детстве. Миша общался с бабушкой Васюткой, и от нее получил глаза, которыми всю жизнь обвораживал тех, кому хотел понравиться. К сожалению, Р.М. не застала в живых деда Пантелея, иначе бы она, видимо, уточнила свои наблюдения. Но есть и другие свидетельства. Например, Виктор Казначеев, много лет проработавший с Горбачевым на Ставрополье, передает в своей книжке “Последний генсек” (в целом вздорной, но – ценной в тех местах, где сообщаются факты, значения которых сам автор не понимает) слова матери Горбачева, Марии Пантелеевны: “Я, Витенька, иногда смотрю на моего Михаила, ну вылитый дед, Пантелей Ефимович. А как говорить начнет, то и вовсе – одни жесты, выражения”.

Что это значит? Да то, что в процессе, простите за выражение, “интроекции” (поглощения и усвоения опыта) на этапе жизни в доме деда Пантелея мальчик просто скопировал целые блоки дедовского поведения – интонацию, жесты, манеры, словосочетания... Все это мы наблюдали в свое время, следя за длинными телетрансляциями съездов эпохи перестройки, но, конечно, и не подозревали тогда, что видим перед собой не генсека или президента, а Пантелея Ефимовича Гопкало собственной персоной. То есть, разумеется, не в конкретном физическом облике, а виде своего рода призрака, который вдруг просвечивал сквозь руководителя страны, являлся, когда М.С. впадал в некое детское состояние и начинал говорить что-нибудь типа: нам тут подбрасывают, кружева плетут, танцуют вокруг польку-бабочку, но мы будем твердо отстаивать завоевния, защищать социалистический выбор.

Ну, конечно, не обязательно в таком сочетании и именно эти слова произносил когда-то дед Пантелей. Конкретные слова – и в дедовской хате в 30-е годы, и на съездах в 80-е – могли быть другие, но то, что дед говорил насчет земли, которую дали Советы, и социалистического выбора, который он сделал, – это точно. Потому что это истинная правда.

Итак – “вылитый дед”. Фокус тут в том, что Михаил провел в доме деда как раз те пластические годы (Фрейд называл этот период эдиповским, а ныне он чаще зовется когнитивным), когда окружающий мир просто “проглатывается без разжевывания”, поведение взрослых, как и язык, усваивается целыми блоками. Поглощается путем подражания и в дальнейшем, как пластинка, проигрывается со всеми нюансами – особыми жестами, выражениями, всякого рода клише, в том числе и идеологическими. Мальчик в первую очередь усваивает поведение главного мужчины в доме, отождествляется с ним. Таковым в нашем случае был дед Пантелей. Но и скептический взгляд завораживающих глаз бабушки Васютки Миша тоже усвоил.

Потом уже, с возрастом, с появлением новых фигур и обстоятельств жизни, усвоенные в дедовском доме блоки мировосприятия и поведения будут дробиться, приспосабливаться к более взрослой жизни, интегрироваться с другими влияниями. И таким образом создавать констеляцию под названием “товарищ Горбачев”. Но в основе этого процесса будет все-таки характер и личность деда Пантелея вместе со всеми его председательскими манерами и идеологическими заморочками. И потому Горбачев всегда будет стремиться впасть в психологическое состояние, которое условно можно назвать “Вылитый дед”. Потому для него дом председателя колхоза “Красный Октябрь” навсегда останется некоей золотой Аркадией. Потому он, уж почти доканав социализм, будет продолжать твердить: “Мой дед сделал социалистический выбор”.

Мать и природа

Отношение к матери у М.С. двойственное. С одной стороны он относился к ней как бы настороженно, с опаской, а с другой – воспринимал ее как единственную свою защитницу.

Откуда настороженность? К тому, что уже говорилось, можно прибавить: именно ей приходилось конкретно воспитывать Мишу, а отец задавал основную руководящую линию. “Лишь один раз за все годы с трудом удалось уговорить отца пойти в школу на родительское собрание. И еще помню, когда пришла юность и я стал ходить на вечеринки и ночные молодежные гуляния, отец попросил мать: “Что-то Михаил стал поздно приходить, скажи ему...”. То есть отец почему-то не может или не хочет непосредственно воздействовать на сына, может мать.

Как? Ну, вот, например, в 44-м отец прислал с фронта письмо: “Продай все, одень, обуй, книжки купи, и пусть Михаил обязательно учится” А она и так уже едва ли не все обменяла на хлеб. Ну и пошел Миша в школу после двух лет перерыва, посвященного выживанию в экстремальных условиях войны. Ничего не помнит, ничего не понимает... Плюнул, вернулся домой и говорит: не пойду больше в школу. Что же мать? “Заплакала, собрала какие-то вещички и ушла. Вернулась вечером без вещей, но с целой стопкой книг”. Конечно, ребенок еще немножко поломался (все равно, мол, не стану учиться), “однако книжки стал смотреть, потом читать, и увлекся...”. М.С. заключает: “Видимо, этой ночью что-то в моей голове произошло, во всяком случае, утром я встал и пошел в школу”. И учился все время отлично.

Перемена в голове Михаила была достигнута материнскими слезами, а также, может быть, тем, что едва ли не последние вещички были обменены на книги. Мощный жест. В условиях, когда вещи меняют на хлеб, такое не забывается и дает мощный импульс к учению. Впрочем, судя по некоторым замечаниям Горбачева, мать не всегда действовала только слезами... Например, однажды мальчик исчез на три дня в садовых зарослях. Очень уж увлекся книжкой “Всадник без головы”. Как реагировала мама? “Ох уж и “воспитывала” она меня потом!”Таким образом: именно мать была той инстанцией, которая запрещала делать что-то, и она же заставляла через силу делать то, чего не хотелось. А в случае необходимости наказывала – “женщина она решительная.”

Но при этом всем мать для М.С. – это буквально синоним жизни и выживания. Особенно – во время войны. Отец воевал, а мать выбивалась из сил, чтобы выжить, чтобы выжил сын. “Зимой и весной 1944 года начался голод. Выжили мы с матерью ее стараниями и благодаря случаю”. Горбачев вспоминает, что ранней весной, когда уже еды уже почти совсем не осталось, Мария Пантелеевна взяла отцовские вещи и отправилась за пропитанием на Кубань, оставив Мишу одного. “Лишь на пятнадцатый день она вернулась с мешком кукурузы. Это и было наше спасение”. Бедная женщина несколько дней тащила на себе пуд кукурузы по непролазной грязи.

Самое замечательное то, что Горбачев эти спасительные действия матери как бы нечаянно связывает с природными явлениями: “Это действительно было спасение. А тут еще корова отелилась – значит мы были и при молоке, и при кукурузе. /.../ Вот так и выжили...

А потом, как спасение от Бога, на всеобщую радость, пошли дожди. И все вокруг – и в поле, и на огородах – стало расти. Земля нас выручила и на сей раз”.

То есть мать и корова начинают акцию спасения, а Бог – завершает. Не знаю, как насчет Бога (М.С. понимает его в своем тексте немного язычески, приравнивая к случаю), но то, что здесь налицо прямо природно-космическое восприятие матери, не вызывает сомнений. Мать ассоциируется с природой. А собственно природа – в свою очередь с матерью: “В трудные моменты жизни природа была для меня спасительным пристанищем. Когда нервное перенапряжение на работе достигало опасного предела, я уезжал в лес или степь. Бежал к природе со своими бедами, как когда-то в детстве к ласковой материнской руке (курсив мой. – О.Д.), способной защитить, успокоить. И всегда чувствовал, как постепенно гаснут тревоги, проходит раздражение, усталость, возвращается душевное равновесие”.

И еще. Рассказывая о том, как они с женой любили природу, Горбачев как бы возвращается к тому случаю, когда усилия матери и Бог, пославший дожди, спасли его от гибели: “Даже в черные, трагические для самой природы годы, когда беспощадный зной поражал все живое /.../ природа учила (курсив мой. – О.Д.) мужеству и самообладанию. Стоило на это пепелище пролиться первым благодатным дождям, как происходило чудо. /.../ Откуда только брались у нее силы? Глядя на это буйное цветение, человек невольно заражается надеждой”.

Скоро уже мы будем говорить о Раисе Горбачевой и много цитировать ее книжку “Я надеюсь...”, вот тогда и придется вспомнить о роли матери как природы в судьбе М.С. А пока подчеркнем: в восприятии Горбачевым природы наблюдается та же двойственность, что и в восприятии им Марии Пантелеевны. С одной стороны черный трагизм, а с другой – буйное цветение. То и другое сказывается на человеке, то и другое обусловлено небесными явлениями, которые насылает то ли Бог, то ли случай. Из этих “заметок фенолога” следует, что отношение матери к ребенку зависит не от нее самой, а от кого-то еще. Она оказывается доброй или злой для ребенка в зависимости от неких импульсов, идущих извне: “скажи ему”. Пора поговорить о Сергее Андреевиче Горбачеве.

Ставропольские женщины
проголосуй за самую красивую

Телефоны агропредприятий Ставрополья

Книгу можно купить, телефон (8652) 94-14-56

[ Главная ] [ Начало рубрики ] [ Продолжение 1 ] [ Продолжение 2 ] [ Продолжение 3 ] [ Продолжение 4 ] [ Продолжение 5 ]